Четыре четверти: учебное пособие

– Евграф Семенович! Я уже с воспитателями беседовал и с завхозом вашим, никто не может помочь!

– Я слушаю, слушаю, – рассеянно произнес директор, задумчиво уставясь на коробку.

– Евграф Семенович! Почему Люсе нельзя выдать нормальную обувь? У вас что, обуви нет?

– Нет, – просто ответил Семенович, оторвал взгляд от коробки и честно и открыто посмотрел в мои глаза.

– Вообще? – тупо спросил я.

– Вообще – есть, нормальной – нет.

– Почему?! – продолжал я задавать вопросы, не имеющие ответа.

Ответ «по кочану» был бы, наверное, самым логичным, но Семенович дипломатично проглотил это слово, поэтому осталась незаполненная пауза.

– Но есть же государственное снабжение, на это же выделяют деньги, можно же на них купить ребенку нормальную обувь, а не эти черные колоды, – несколько раздраженно сказал я и несколько запоздало подумал, что в моих словах есть какой-то намек на воровство.

Но директор, если этот намек и уловил, то никак на него не отреагировал.

– Ах, бросьте! – он вяло взмахнул рукой и продолжил: – Должно – еще не значит есть. Вы знаете, что к нам в область собирается президент с проверкой работы детских домов, поэтому деньги нам вообще перестали давать практически по всем статьям, кроме, естественно, еды и зарплаты.

– Как это?! – поразился я такой логике. – Должны же, наоборот, все средства на детдома кинуть!

– Правильно! – обрадовался директор, услышав от меня нечто разумное. – Только вы логику-то дальше, етс самое, развивайте. Средства надо кинуть не на все детдома, а только на тот, в который президента повезут. Поэтому в областном детдоме, наверное, уже унитазы, етс самое, золотые поставили, а мы в нашей глухомани на голодном пайке из-за этого еще полгода сидеть будем.

Директор вяло пнул коробку:

– Зато вот, подарили!

– А что это? – не удержался я от вопроса, мучившего меня с самого начала разговора.

– Длинное что-то, – исчерпывающе ответил директор, встал и подвел итог: – В общем, так: это хорошо, что вы за Люсю переживаете, к нам нечасто классные руководители бегают обувь нашим детям выбивать, будет возможность – в первую очередь. А пока, етс самое, в этом походит, обувь хоть и страшненькая, но добротная. До свидания.

– Так что же в этой коробке? – думал я по дороге домой.

Вечером меня почтил дружественным неофициальным визитом Свисток, в миру – Иван Михалыч. Он вызвал меня на крыльцо, долго кашлял, наконец решился: – Ты, это, моему Тюленёву, говорят, за четверть «пару» влепил?

– Влепил.

– А что так?

– А что, ему можно еще что-то другое ставить? – возмутился я. – Он же даже цвет учебника по физике не знает.

– А если мы выучим? – после некоторых раздумий молвил Свисток.

– Что выучим? – с надеждой спросил я.

– Цвет учебника.

– Да вы что, Иван Михайлович, издеваетесь что ли? – вознегодовал я. – Вы хотя бы выучите все формулы и определения, которые я к зачету давал, тогда «трояк» поставлю!

– Срок? – сухо уточнил Михалыч.

– Завтра после уроков – край, я уже оценки должен в журнале выставить! – отрезал я.

Михалыч подумал и авторитетно молвил: – К этому сроку только цвет учебника.

Я развел руками.

– Слушай, будь человеком, войди в положение, парень на сборах в лагере целое лето пахал, как конь, сейчас вот, как вол, с лыжными палками по горкам объемы мотает. Он уже в прошлую зиму первый разряд по лыжам выполнил, бежал любо-дорого: сопля – пузырем, трусы – парусом. Он – «боец»! Будет заниматься, ей-богу, мастера сделает. Ну на фига ему твоя физика сдалась? – начал ломать меня Михалыч.

– Может и на фига, но требования ко всем одинаковые, в том числе и к волам с палками, – не сдавался я.

Михалыч описал все тяготы и лишения подготовки лыжника к сезону, перечислил лыжников – олимпийских чемпионов и даже показал технику переменного бесшажного лыжного хода. Я был тверд.

Тогда Михалыч перешел к шантажу.

– Я же твоему Тюленёву поставил «четыре», а надо тоже «два» ставить, потому что он, наверное, в физике разбирается, но у меня на физкультуре – полный «труп»! Если к завтрашнему дню не научится на километре хотя бы из пяти минут выбегать, ей-богу, поставлю «двояк». Так что давай, обмен равнозначный: Тюленёва меняю на Тюленёва! – бессовестно заявил он.

Но что-то подсказывало мне, что Михалыч блефует, не сделает он такой подлости. Сашка, он же умница, зачем ему физра?

– Нет! Извините меня, но ничего я менять не буду, – закончил я.

– Ладно, ты тоже извиняй, но пободаемся! – Михалыч пошел к калитке, потом вдруг повернулся: – А цвет-то какой у учебника? Вдруг мы выучим и ты передумаешь?

– Цвет – синий, но я не передумаю, – рассмеялся я.

На следующий день, прямо с утра, еще до уроков завучиха пригласила меня в кабинет.

– Вы догадываетесь, зачем я вас позвала? – спросила она так, как спрашивают нашкодившего ученика.

– Нет! Даже никаких предположений, – искренне ответил я.

– Вы Тюленёву действительно «два» поставили? – сразу перешла к делу завучиха.

– Нет, конечно, я ему с удовольствием поставил «пять», он у меня еще на олимпиаду поедет, – не удержался от стеба я.