Четыре четверти: учебное пособие

– Можно, конечно, – вздохнула она, – но поймите, эти дети в такой ситуации подсознательно начинают считать вас родителем, хотите вы этого или нет. А потом она сделает что-нибудь плохое, например, разобьет у вас дорогую хрустальную вазу, вы же родному ребенку простите, а ей – нет. Пара таких случаев, и вы будете тяготиться ее посещениями и в конце концов дадите ей от ворот поворот. А она живой человек, ребенок. И так в жизни натерпелась. Вы готовы стать ей вместо отца?

– Нет, – растерялся я, – такой вопрос мне даже и в голову не приходил, да и вазы у меня не то что дорогой, а никакой нет.

– Неважно. Пример с вазой может быть и неудачный, но вы меня прекрасно поняли. Поэтому вы уж ее сразу перестаньте у себя дома привечать.

– Да что они, с бабой Таней сговорились что ли! – подумал я тогда. Теперь я вдруг понял, как они обе оказались правы! А я оказался полным дураком! Или сволочью!

Чужим детям ошибок не прощают и скидки на их недостатки не делают, как хорошо изначально к ним бы ни относились. Люся этот урок усвоила быстро и в гости ко мне уже больше не приходила, даже после объяснения и примирения.

Началась вторая четверть. Сразу неудачно. Великолепная система оценивания под варварским административным напором рухнула в первую же неделю, хотя дети оценили нововведение по достоинству.

– Прикольно! – оценил Леха Урванцев. Остальные, для виду подумав, согласились. По взаимному удовольствию я начал ставить девятки, восьмерки, семерки, шестерки. В тетради. В дневники. И в ЖУРНАЛ!!!

Большего надругательства над святым для каждого педагога документом история еще не знала. В среду кощунство было обнаружено МЧС. В четверг над восьмерками и семерками рыдали классные руководители. Грех мой был так велик, что меня даже не ругали. Слов не было таких, чтобы выразить всю бездонную глубину моего святотатства.

Все педагоги были вооружены половинками безопасной бритвы когда-то существовавшей фирмы «Нева» и посажены в учительской для экзекуции над моим оценкотворчеством. Педагоги, как хирурги, выскребывали мои веселые оценки из своих журналов. Абортация плода моих каникулярных педагогических размышлений сопровождалась шутками и дружным ржанием.

Начал Глобус. Пыхтя от усердия, он еле справлялся со своим инструментом, кажущимся очень маленьким в его огромных лапах. В очередной раз уронив скальпель на пол, он недружелюбно взглянул на меня и произнес: – Воистину сказано, голова, не занятая работой, – мастерская диавола. Не давать Петровичу зимних каникул, пусть хоть уголь в кочегарке грузит.

– Ну что вы, Валерий Андреевич, Алексей Петрович на этом не должен остановиться! – душевно предположила Мензурка. – Следующий раз он что-нибудь более интересное введет, например аббревиатуру. Я даже могу предположить некоторые из них: доснопр – достоин нобелевской премии или дебнувиз – дебил, нуждающийся в изоляции.

– Точно! – подхватила УШУ, – представляете, какой простор для творчества, можно ввести очхорзад и задползад.

– И что это будет означать? – преувеличенно заинтересованно спрашивает кто-то.

Очхорзад – очень хорошо решает задачи, а задползад – напротив, означает, что с задачами полная задница.

Когда все отсмеялись, вступила ГАИ: – Петрович, наверное, в университете круглым девяточником был?

– А почему не десяточником? – услужливо спросил кто-то.

– Потому что по заполнению журнала у нашего молодого новатора, скорее всего, было «хуже некуда» или даже «кукареку».

Так я получил первую боевую кличку – Девяточник, которая, по моему мнению, мне не подходила.

За массовую смехотерапию учительского коллектива мне надо было бы дать премию. Но администрация была несколько другого мнения. В пятницу перед уроками ко мне зашел Черпак. Мои оценочные заповеди он молча изучал минуты три. Затем вынес вердикт «Плакат убрать» и направился к выходу. Но мое молчаливое несогласие так сверлило его спину что он не вынес, обернулся и пояснил: – «Хуже некуда» – это значит, что некуда хуже, а оказывается, что есть куда – «кукареку» еще хуже. Чем же эти два критерия отличаются? Непонятно. Кроме молодого и задорного стеба, особых принципиальных отличий от существующей системы оценки я не увидел. Правда, градаций отличной оценки стало больше, а неудовлетворительной – меньше. Гуманизм – это хорошо. Дурость – это плохо. В общем, система у вас «так себе», то есть неважно, но можно значительно хуже. Именно поэтому очень прошу, согласовывайте все ваши эксперименты со мной, чтобы нам потом в районо за ваше творчество не мекать, не бекать и не кукарекать!

Мензурка оказалась права, я не смог остановиться на достигнутом. В результате, как принято говорить, анализа литературы, немногочисленно представленной в школьной библиотеке, я нашел то, что искал. Рейтинговая система – спасение нации!

Все воскресенье я производил арифметические расчеты и чертил на ватмане таблицу.

В понедельник я понес сей труд на суд администрации.