Четыре единицы

Заставлять себя было ее хобби, если честно. Как и любой человек, прошедший огонь, воду и медные трубы медицинских университетов, академий и школ, она хорошо умела надавить себе на горло. Не спать ночами перед экзаменом, не есть, не пить и не отдыхать одиннадцать месяцев каждый год долгие лета подряд, чтобы потом двенадцатый месяц не спать, не есть и не отдыхать уже на работе, но с ощущением выполненного дела. Дела в университете не заканчивались никогда. Ты никогда не был достаточно хорошо подготовленным, достаточно хорошо зазубрившим материал, все твои успехи были лишь удачей помноженной на упорство. Много лет после окончания университета она просыпалась иногда по ночам от того, что говорила одну и ту же фразу: «Завтра английский». Почему именно английский, с которым никогда не было проблем, осталось загадкой ее извитых долей головного мозга.

После обучения она заставляла себя не удрать из ординатуры, предварительно разбив лицо своему куратору. Терпеть, выжидать, заставлять – вот чему ее научило высшее медицинское образование.

Эти качества потом здорово ей пригодились в жизни с Джуном. Она возненавидела Сеул, вид цветущей в апреле сакуры по всему городу вызывал в ней приступ тошноты. Но она терпела, наступала на горло и ждала. Прекрасно понимала, что застряла в абьюзе, но ничего не могла с собой поделать. Дышать было возможно только рядом с Джуном и только по его команде.

Благо, Кэнзаку Макимура был в ее жизни. Однажды, в очередной раз отводя от него глаза во время неприятного разговора под заголовком «ты живешь со сволочью и, видимо, тебе это нравится, так зачем я это все слушаю в стотысячный раз», Кэн залепил ей пощечину. Она даже не поняла, как это произошло. Слезы ее душили, голос сорвался в нежелании рассказывать об эгоистичности Джуна и его сильнейшем давлении на нее. И вот горячий удар по щеке. Слезы высохли мгновенно, рот открылся от изумления, Кэн смотрел на нее абсолютно спокойно. Ее никогда не били, родители и мужчины не поднимали на нее руки ни до, ни после этой пощечины. Чувства были смешанными, непонятно было, как реагировать на подобный выпад.

Кэн невозмутимым голосом сказал тогда:

– Либо ты уйдешь от него сегодня живой, либо не проси меня навещать тебя в психиатрической клинике.

В тот же вечер она собрала свои вещи в пустой квартире, села в такси и направилась с Кэном в аэропорт. Поездка заняла всего сорок минут. За эти сорок минут Анна купила билеты, позвонила Машке и сообщила, что возвращается в Россию, и написала сообщение Хуану. За эти же сорок минут Джун вернулся домой, не досчитался ее вещей в квартире, сделал один звонок и аэропорт полностью перекрыли в готовности взять «похитителя» Кэнзаку Макимура с поличным, то есть – с ней.

Анна заплатила огромные деньги какому-то служащему аэропорта, чтобы он провел их в зону вылета самолетов и сам зарегистрировал билеты на рейс «Сеул-Лондон».

Они сидели вдвоем на мягком ковре аэропорта, ожидая посадки на спасительный рейс. Оба были в серых толстовках и джинсах, чтобы не привлекать внимания. Вокруг носились сотрудники охраны и представители авиакомпаний. Только двое на этом ковре понимали, кого все ищут.

– На проверку списка пассажиров разных компаний у них уйдет минут тридцать, не больше, – Кэн ласково взял ее за руку.

– Нет, думаю, больше. Не ордер же он получил на наше задержание?

– Посадка скоро начнется, а через час ты будешь в небе на пути к Мэривезеру. Долго не задерживайся в Лондоне, он будет тебя там искать в первую очередь. У меня есть домик на Хоккайдо, никто о нем не знает, даже в налоговой: он оформлен на мою бывшую жену. Здесь адрес и ключи, – он протянул небольшое черное портмоне.

– Кэн, ты чего? Что ты надумал?

– Анна, слушай, это очень напоминает плохой боевик, но наш Джуни – любитель театральщины. «Нет» он не понимал никогда. «Нет» от тебя он не примет, однозначно. Садись в самолет, ни о чем не думай, мы с Хуаном выкрутимся.

Кэндзаку поднялся и скрылся в потоке пробегающих людей. О том, что происходило далее, Анна узнала уже в Лондоне от Хуана и его армии адвокатов, понадобившейся для вызволения Кэна.

Кэн зарегистрировался на рейс до Парижа, снял капюшон толстовки и был взят через десять минут. В темной комнате для задержанных преступников, больше похожей на обычную подсобку аэропорта, его держали минут двадцать в неведении. Кэн подозревал, что ищут Анну, и мысленно отсчитывал минуты до вылета самолета в Лондон. «Двадцать минут, надо продержаться еще двадцать минут. Девятнадцать…»

Спустя ровно двадцать минут двери подсобки распахнулись и в них влетел разъяренный Джун. Его всегда безупречно уложенные волосы топорщились в разные стороны, воротник рубашки был расстегнут, лицо покрылось пятнами.

– Где? – голоса его даже нельзя было расслышать, он шипел как змея.

– А-а, Джуни! Рад тебя видеть. Как дела? Давно мы не пересекались, все как-то времени не было…

Джун ловко сгреб его толстовку в руку и приподнял Кэна из-за стола:

– Я спросил, где она?

Мягко, но настойчиво Кэн отстранил его и разжал кулак под своим подбородком, освобождая одежду: