Четыре фрейлины двора Людовика XIV

— Тогда я остаюсь… Послушайте, — начал он льстиво, взяв их руки, которые они не скоро отняли, а Урания даже совершенно оставила, — послушайте, вы так давно уже приводите меня в отчаяние, предоставьте же мне наслаждаться хотя бы счастьем любоваться вами и поблагодарить вас за всё ваше внимание ко мне. Подумайте только, я был так печален, в таком отчаянии!.. В самом деле, без вас, я не знаю, куда бы привело меня только мое горе!..

— Что вы на это скажете, medemoiselles, — сказала Клоринда, — нужно ли нам сдаться?

— Эти барышни говорят, что — да, — сказал он живо. — Не правда ли, m-lle де-Бовё?

— О! если вы спросите её совета, — сказала шалунья Анаиса, — вы можете быть уверенным выиграть ваше дело!

— Правда ли это?.. — спросил он, сжимая её руку, которую он все ещё держал, но которую у него теперь только отняли.

— Анаиса!.. — пробормотала Урания, с упреком, сделавшись вдруг вся красная.

— Я жду своего приговора… — сказал кавалер.

— Ба! — сказала Клоринда. — Я соглашаюсь, так как зло уже сделано; немного больше, немного меньше — это все равно!

— Вот доброе слово, и сказанное очень хорошенькими устами.

— Ах! Если мы пустимся на комплименты, то я не окончу; и я вас приговариваю.

— Доканчивайте скорей, я молчу.

— Сегодня воскресенье; Монтеспан, кажется, вернется только завтра, мы также находимся здесь несколько в плену… Г-да Ротелин и Севинье находятся в числе приглашенных в Марли — короля; что дурного в том, что мы здесь отпразднуем выздоровление их друга?

— Ты так думаешь, Клоринда?! — вскричала без большого сопротивления Урания.

— Принято, принято! — воскликнул Ален, вскакивая со своего стула, — я благословляю моего судью и… целую его ручки.

— Еще!.. ах! но это уже черезчур! Анаиса и я принадлежим вашим друзьям. Здесь только одна особа и одно сердце свободно… Устройтесь с нею вместе, если сможете!

— Решительно, mesdemoiselles, — пролепетала девица де-Бовё, — это — измена… Кавалер, умоляю вас не принимайте всерьёз эту неуместную шутку… и позвольте мне удалиться.

Он бросился к ней и сказал ей с изысканной вежливостью:

— Я сам уйду, mademoiselle, в тысячу раз охотнее, чем буду иметь несчастье причинить вам затруднение или неудовольствие. Вы мне являлись всегда добрым гением; вы имеете право на мое уважение и мою преданность. Скажите одно слово, сделайте один знак, я повинуюсь.

— Хорошо, оставайтесь же… — пробормотала она, опустив глаза.

— О! благодарю!..

— В добрый час!.. — проговорили её подруги, целуя её, чтобы скрыть её замешательство; — если б ты его прогнала, мы бы тебе этого не простили.

Когда состоялось таким образом соглашение, решили ужинать вместе, и девицы отдали на счет этого приказания, но так как это не могло устроиться, в виду прислуги, в их комнатах, опять было поручено верному Жозефу всё это приготовить в частных покоях Алена.

— Теперь, — спросил последний, когда все уселись в гостиной, — mesdemoiselles, в каком волшебном месте я нахожусь?

— Это справедливо, он того не знает, — сказала Клоринда.

— Вы находитесь в королевской резиденции, — вступилась Анаиса, — у дверей Версаля, в Кланьи.

— Кланьи?…

— Любимое местопребывание г-жи де-Монтеспан.

— Отлично.

— Но тогда… Это владелица, которую ждут?…

— Это она.

— Обер-гофмейстерина двора королевы!

— Всё она.

— Ах! подождите, mesdemoiselles, это, может быть, вследствие моей болезни, но то, что я узнаю, кажется, мне таким странным… Эта тайна… Эти предосторожности… Потому что меня, буквально, велели похитить…

— Это г-жа обер-гофмейстерина.

Дело развивалось в его уме, и по причинам, которых он не мог им доверить, в более сильных размерах, нежели они то подозревали.

— Помните ли вы, — сказала ему де Бовё, — как в то посещение, которое мы имели… удовольствие вам сделать, она вам назначила нечто вроде свидания на то время, когда ваше выздоровление пойдёт вперёд?

— Я это помню… Но кто бы мог подумать, что она пустилась бы на такие увёртки, чтоб привести к простому свиданию?.. Я ни важное лицо, ни герой романа.

— Гей! гей!.. — сказала, улыбаясь, Клоринда.

— Клоринда права, сударь, — сказала Анаиса, — в вашей истории есть что-то романтическое.

Внезапное облако омрачило его лоб.

— Увы! — сказал он, — не тут заключается её блеск!

— Ах! без мрачных мыслей сегодня… а не то мы вас тотчас же отошлём к вам.

— Я не хочу мучить ваш ум, — вмешалась Урания. — Вот история, или, по крайней мере, то, что мы знаем.

— Решительно, — сказал он, улыбаясь, — вы — мой добрый ангел, эти девицы только резвушки.