Четыре фрейлины двора Людовика XIV

— Справедливо, — ответил Жано, — поскольку его мы везде встречаем, то не надо быть колдуном, чтобы понять, что он непоколебимо нас преследует. Два или три раза, по крайней мере, он догнал бы более немощных и менее проворных.

— Боже мой! ты себе и представить не можешь, как он мне мозолит глаза, этот дубина!

— И мне также!

— У меня бы сделался внутренний зуд, если бы я отправился отсюда, не дав ему почувствовать посредством сильно ощутимого трезвона.

— Чёрт возьми! у меня уже слюни текут!

— Тогда что же, друг мой, нужно нам удовлетворить нашу причуду.

— С блаженством.

— Надо начать с того, чтоб не отдаляться от него чресчур; например сегодня, в сумерках, мы отправимся в уединенные места гавани, не теряя конечно друг друга из вида; если он будет один, то один из нас (постараемся, чтоб это был я), постараемся, завести молодца в маленький уединенный уголок. Тут, на свободе, ты его поджидешь, стоя настороже против спрятанных снарядов, которые, эти олухи полицейские имеют при себе. И я попрошу его объяснить мне что за честь, которую он нам оказывает, сопровождая нас как важных людей?

Ты же стоишь настороже, со свистком у рта, на случай, если будет заметно появление подкрепления в окрестности; а я ему преподам такой урок, который заставить его недолго отягощать собою этот свет.

— Ну, что же! а я?

— Ты же будешь стоять на стороже, я сейчас тебе это объяснил.

— О! И что — я не поколочу его хоть немного!..

— Надейся на Марготона, — сказал бродяга, показывая свой костыль, окованный железом. — Это ударит за двоих.

— Эгоист! Однако ж даю тебе полномочие; но действуй по совести!

Наши плуты, согласившись действовать подобным образом, в тот же вечер приступили к действию.

Любопытный же тип, пригвожденный к их действиям и жестам, со своей стороны не мало увлекся и пустился следом за хромым, легко ковыляющим посреди этих груд товаров, материалов, разных навьюченных и складированных предметов, которые испещряют набережные гавани купечества разнородными лабиринтами полные глухими улицами и извилистыми проулкакми.

Когда он предположил, что это место было достаточно уединенно и безопасно, цыган умерил шаги свои, прикидываясь усталым; преследователь успел его догнать, и в несколько шагах от него, окликнул его.

— Эге! Любезный, ты, с костылями, одно слово!

— Прошу у вас милостыни… — сказал наш молодец, оборачиваясь.

— Не в этом дело.

— А! вот наконец! — сказал тот, выпрямляясь и беря в руки свой костыль с красноречивым видом.

— Не в этом также; — сказал его сопровождающий, ни мало не волнуясь.

— Ба! да в чем же наконец?

— Черт возьми! дай мне передохнуть, я сейчас тебе скажу.

— Я очень тороплюсь, — отвечал бродяга, подозревая того, что он желает тем временем запастись подкреплением.

— Вот уже три дня как я слежу за тобой, друг; тебя не легко поймать.

— Это зависит от того, чего от меня хотят.

— Э! я желаю твоей же пользы, ты, животное!

— О! о! Это ещё надо посмотреть.

— Держи, это уже видно, — сказал преследователь, показывая ему кошелек хорошей наружности.

Хромой сначала прислушался, он знал, что Жано настороже, ничего подозрительного не было слышно, он протянул руку, и, не торопясь, кинул добычу в свою мошну, предварительно взвесив её на руке, чтобы оценить её вес:

— Надо было с этого и начать, — сказал он.

— То есть, надо было сперва пристать к тебе, наедине, в укромном месте, а ты, как хромой, можешь похвастаться, что заставил меня хорошо пройтись.

— Ну, в чём, наконец, дело?

— Это не я могу тебе объяснить.

— О! о!.. — сказал убогий, приняв недоверчивый вид и почесывая голову.

— Ты боишься?

— Смотря по тому, если идет речь о том, чтоб отдать меня во власть господ полицейских и смотрителей за галерными преступниками, да, признаюсь, что я побаиваюсь…

— А кто же тебе велит опасаться этого? Вот в двух словах, откровенно и ясно объясню дело: одна важная богатая и либеральная особа, поручила мне найти ей негодяя, способного на все.

— И вы выбрали меня? Благодарю.

— Разве я ошибся, и имею я дело с святым?

— Поди ж ты! я смеюсь.

— В добрый час. Это бы меня весьма удивило, имея причины думать, что ты — именно тот человек, которого они желают.

— Хорошо; что дальше?

— Дальше? это не тут и не от меня ты можешь узнать.

— Наконец, желал бы я узнать в чем дело?

— Что за жеманство!

— А! послушайте!..

Негодяй взял в карман кошелек, и тщательно его ощупал.

— Гм! что это за шутки, ты боишься, что денег мало?

— Напротив, — ответил нищий вдруг весело и отважно. — Я к вашим услугам, барин; теперь я последую за вами на край света.

— Хорошо! Пойдем, я обещаю тебе, что ты не раскаешься.

Цыган быстро задвигал костылями, что он делал только в сильной радости, издав сигнал в виде трели, чтоб успокоить своего друга Жано.

Своим тонким чутьем, он ощутил остаток благовония, пропитавшего кошелек, который ему пожертвовали.

Его сопроводитель, не обменявшись с ним во время пути более ни одним объяснением, привел его к самому отдаленному трактиру города.