В этот день, эта высочайшая воля была исполняема с успехом; герцогиня и её маленький двор направились к аркам, живописной дорожкой вдоль реки.
— А! а! — сказала, смеясь, герцогиня, — вот знаменитый торговец леденцами, у которого вы так всё разбирали тогда; я в свою очередь хочу попробовать его товар.
Немедленно ей поставили стул, она села около лавки, и торговец, которого такая милость привела в смущение, начал предлагать самые лучшие лакомства.
Она довольствовалась маленьким пирожком; просила окружающих воспользоваться, что куртизаны и поспешили исполнить.
— Если бы я осмелился, герцогиня, — сказал тогда торговец, — заметить вам, что всякое самое лучшее пирожное может быть вредно для желудка, и я имел бы честь предложить вам стакан апельсинного лимонада, который я сохраняю в холоду.
— Почему бы и нет? Предложи, мой милый; у меня и так жажда.
Немедленно он взял хрустальный стакан, вынул из ведра под скатертью лавки графин самого привлекательного вида, заткнутого большим лимоном, а другой лимон, разрезанный на ломтики, придавал аромат свежей и сладкой воде.
— За ваше здоровье, господа, — сказала молодая герцогиня, — и если вам сердце говорит, угощайтесь тоже.
Она редко была так фамильярна и любезна даже с окружающими ее.
— Этот напиток действительно великолепен, — прибавила она, опустошив стакан.
Все наперерыв брали оловянные стаканчики, стоявшие на столе и протягивали к торговцу, чтоб наполнить их лимонадом.
Но он был в таком волнении, что резким движением, приготавливаясь наливать, он ударил графином об стол и разбил его. К счастью, были другие, менее свежие и холодные правда, хотя он уверял, что было одинаково приготовлено; все остались довольны.
— Это удивительно, — сказала герцогиня де-Фонтанж, вставая, чтоб возвратиться во дворец; — этот маленький отдых, это угощение и свежесть напитка меня, действительно, восстановили. Редко я себя так хорошо чувствовала.
Затем, все старались сказать ей какой-нибудь комплемент, восхваляя блеск её глаз и цвет лица, что было не воображение куртизанов; её глаза имели странное оживление и щеки её покрылись румянцем, что случалось редко.
Впрочем, торговец спешил уничтожить малейшие остатки разбитаго графина, приняв предосторожность бросить их в реку, чтобы, как он говорил, они не могли никого ранить.
Был ли это настоящий предлог такой заботливости?…
Глава тридцать восьмая
Как только благородные покупатели удалились, торговец поспешил убрать свои корзины и пустые бутылки, приготавливаясь уходить. Он торопился против обыкновения, и услужливая улыбка, запечатлённая до сих пор на его устах, незаметно сменилась более мрачным выражением, смешанным с нетерпением и страхом. Он немного просиял, увидав с противоположной дорожки, той, по которой недавно ещё шла любезная свита, особу, посещавшую его в предшествующее дни.
Этот последний с большей предосторожностью, чем когда-либо, выждал минуту, когда не было ни покупателей, ни гуляющих.
— Ну что же? — спросил он.
— Кончено, — ответил с такой же краткостью торговец.
— Она выпила?
— Все до капли. От меня зависело дать то же угощение всей её свите. Я было покушался…
— Несчастный!
— Будьте покойны, я предвидел, что это могло иметь последствия и обесславить моё ремесло.
— Ты что же, думаешь продолжать торговлю?
— О нет! это
— В добрый час… Вот должное тебе; уезжай, мы никогда не видались, и не узнаем друг друга, если случай заставить нас когда-нибудь встретиться.
— Благодарю, это условлено.
Человек удалился боковой и ближайшей дорожкой.
Торговец следил за ним с насмешливой улыбкой.
— Нет, господин, — сказал он в бороду, — мы не узнаем друг друга… если я не буду иметь интереса тебя отыскать.
Потом, с хохотом, он спрятал полученный им кожаный кошелёк к карман, который от этой добавки изрядно вздулся, и повез маленькую ручную тележку, в которой помещался его товар.
Также как и его покровитель, он выбрал ближайшую и самую пустынную дорожку.
Каково же было его удивление, когда по прошествии тридцати шагов, при крутом повороте, он заметил сидевшего на корточках у деревенского холмика с крестом, которые на каждом шагу встречались в деревне, что-то в роде нищего, съёжившегося, с деревянной чашкой перед собой для сбора милостыни.
Наш человек сделал гримасу неудовольствия; первое его движение было повернуть назад, и он конечно сделал бы это, если б не тележка. Что ещё более усиливало его опасение, это то, что нищий, вместо того, чтоб читать молитвы или петь псалмы, был недвижим и нем.
Притом нельзя же было долго оставаться так, он решился, наконец, приблизиться к кресту, вынул из кармана несколько лиардов, бросил ему в чашку и взялся за оглобли. При этом он вздохнул, думая, что отделался.
— Пст! пст… — сказали сзади его.