Четыре года падал снег

Вокруг Хрустальницкого и его спутницы тут же собралась толпа. Виолант Хрустальницкий всегда был отвратителен Голодеву, да и фон Штофф не питал к нему особой симпатии, считая его отъявленным выскочкой и графоманом. Соломенные кудри Виоланта, в "творческом беспорядке" разбросанные по плечам, создавали впечатление общей неряшливости, да и характер поэт имел гадкий, каких поискать.

- Стихи, мы ждем стихи! - воскликнула графиня Чернышева, и все принялись рассаживаться в кресла, образовывая круг.

Подчеркнуто заботливо Виолант усадил свою даму и, вернувшись в центр, встал в свою излюбленную позу. Фон Штофф с Голодевым остались у окна, не имея особого желания слушать произведения Хрустальницкого. Сергей вообще не имел особого желания находиться здесь, ему почему-то хотелось выйти под ночной снегопад, одному ходить по саду среди крепко спящих деревьев и смотреть, как слетаются на тусклый свет фонарей белые снежные мотыльки ...

- ... моя душа разбита беспощадно,

О, право, ладно, мне - прощай, не говорите!

Останьтесь здесь, иль прочь идите,

Но только не молчите, не молчите...

Доносилсяся до Сергея высокий резкий голос Хрустальницкого. Голодев пытался вслушаться в стихи, но мысли упорно расползались в разные стороны. В ярком свете ламп Хрустальницкий казался почти прозрачным, его голубые водянистые навыкате глаза хищно смотрели на затаившее дыхание общество, и Голодеву вдруг стало неимоверно душно. Салон расплывался и, пошатнувшись, Сергей схватился за подоконник, едва не задев цветы.

- Что с Вами? - всполошился фон Штофф. - Никак дурно?

- Да, что-то плоховато...

Карл пододвинул Сергею кресло.

- Что-то Вы побледнели, милейший друг, - продолжал волноваться Карл, может, подать Вам чего-нибудь?

- Нет, не надо.

Сергей потер пальцами виски. Общество аплодировало Хрустальницкому, а он кланялся.

- Как прекрасно, как нежно и романтично! - раздавались возгласы дам.

- Хорошо, что нет Милетова, - усмехнулся фон Штофф, - иначе была бы ещё та романтика!

Через полчаса Милетов пришел. Он был без девицы, но все с тем же другом. На этот раз друг был трезв и хмур, а Милетов пьян и зол, явно пребывая не в духе, а это означало, что неприятности будут у всех.

- Вечер добрый, господа! - крикнул Милетов, и Хрустальницкого всего передернуло от его голоса. Не оборачиваясь, поэт прошествовал к своей даме и присел рядом. Воцарилась тишина.

- Анастасия Николаевна, а не сыграете ли Вы нам? - поспешно сказала графина Чернышева, почувствовав грядущую грозу. - Алексей, присаживайтесь с другом, что же вы стоите?

Милетов слегка склонил голову и уселся неподалеку от Хрустальницкого, не сводя глаз с его дамы. В красивых, ярких карих глазах Алексея зажегся многозначительный огонь. Анастасия Николаевна начала музицировать.

- Мне очень хочется на воздух... - произнес Сергей, ни к кому не обращаясь.

Милетов продержался молча пару музыкальных пьес, а потом все-таки полез к Хрустальницкому, он никогда не упускал удобного случая вывести из себя придворного поэта.

- Что, дружок, стишки-то Вы уже почитывали? - спросил он, разглядывая свои сверкающие сапоги.

- Попросил бы к моим стихотворениям слово "стишки" не применять! среди множества недостатков Виоланта был ещё и тот, что "заводился" он с половины оборота.

- Отчего ж не применять? - притворно удивился Алексей. - Стишки они и есть стишки. Может, ещё чего-нибудь зачтете? Что-нибудь эдакое, а? - Он обольстительно улыбнулся и, приподняв одну бровь, подмигнул даме поэта, а ледяная красавица вдруг растаяла и улыбнулась в ответ.

- Мерзавец! - взвизгнул Виолант. На его бледных впалых щеках вспыхнули красные пятна. - Как ты смеешь?!

- У, драгоценнейший мой, Вам с такими нервами на курортах в грязях плавать надо! - рассмеялся Милетов.

- Это Вы всю жизнь в грязях плаваете, а мне это не грозит! Хам! Босяк! Где мундирчик-то покупал? На базаре-с?

- А вот это он зря сказал, ох и зря, - вздохнул фон Штофф.

Насчет мундира и офицерского чина, у Милетова был особый пункт - это было свято, как царская корона.

- Писака! - процедил Алексей и, стащив с руки белую перчатку, швырнул её в лицо Виоланту. Сергей Голодев вскочил со своего кресла и бросился к выходу.

Глава четвертая: Ударьте кулаком по столу!

Снежный ветер моментально вцепился в лицо Голодеву, он с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух и быстро пошел к парковой аллее. Лет пять назад, когда была осень, он прогуливался в парке Чернышевых и пытался писать стихи, глядя, как с вековых ветвей сыпется золото. Теперь повсюду царствовал снег... В свете фонарей он искрился оранжевыми огоньками, а там, среди обледеневших деревьев, становился нежно-голубым, потом синим и черным, как ночное небо.