Четыре года в Сибири

Из далекой дали, из темноты, откуда-то, им отзывается другой вой, зов их предков, которые все еще ведут вольную жизнь, глухой, ужасный, протяжный вой. Ууууу... ууууу уууу.... – волчица зовет своих разогнанных волчат.

Другой ночью волки чуют теплый след. Полукругом они преследуют добычу. Впереди спешат охотники. Это старая волчица и оба ее серых детеныша. Постепенно круг замыкается, лошадь боязливо сопит и хочет галопом спастись от преследователей. Земля мягкая, копыта вязнут, лошадь применяет всю свою силу, чтобы ускользнуть. Но тщетно, серые тени быстрее лошади, они скользят, перелетают беззвучно мягкую землю, они не вязнут, не оставляют следы. Все ближе и ближе приближаются волки к своей жертве, все более диким становится преследование. Лошадь больше не может убежать от них. Вот прыжок, и Одинокий схватил лошадь за бок, теплая, молодая кровь течет в его пасть, жадно и быстро он пытается ее проглотить. Теперь старуха прыгает на лошадь спереди. Животное отчаянно защищается, оно кусает все вокруг себя, но не может схватить своих убийц; они впились в его шею и мягкие части. Теперь весь выводок вместе. Лошадь падает на землю, и волки набрасываются на нее. Кровь брызжет, зубы рвут мясо, кости трещат, все забыто, всякая осторожность, всякий страх. Чистые кости остаются лежать. Стая сначала стоит нерешительно, потом бежит дальше.

Затем идет облавная охота. Растянувшись полукругом, они идут по степной траве. Далеко впереди идут охотники, которые обнаруживают все, за ними загонщики время от времени испускают свой наводящий ужас вой в далекую, ночную степь, и все в страхе убегает прочь от этого воя.

Внезапно самец кролика стремительно несется мимо них, и весь выводок бросается за ним... Тщетно. Никакой волк не может догнать его, он быстрее, чем они. Лисицу рвут на куски, как сильно она ни защищается. Страшная пасть волка разрывает, размалывает ее, оставляя только хвост и задние лапы. Заяц пойман... ээээ... ээээ... эээ... эээ, кричит он в ночи. Это вопль смерти, теперь умолк и он. Добыча делится, разрывается, поглощается, едва ли несколько волос еще остаются, только задними ногами пренебрегают, ибо таков старый обычай волков.

Когда утро едва ли начинает брезжить, выводок сыт до тошноты. Он прячется там, где камыш выглядит плотнее всего, чтобы отдохнуть.

Осень заканчивалась. Холодало, и скоро упали первые снежинки. За ними последовала пурга, которая засыпала далекую, пустынную поверхность степи мягким, белым покрывалом.

Когда однажды волки зевали и потягивались в своем убежище и хотели осторожно покинуть его гуськом, старая волчица, выходившая из убежища первой, заметила, как только в нескольких шагах от нее удалялось что-то пестрое, что тихо развевалось на ветру. Она подошла поближе, пахло керосином, и этот запах был ей невыносим, противен. Она насторожилась, побежала в другую сторону, но и там она нашла то же самое. Всюду были похожие маленькие пестрые тряпки, которые пахли керосином, и снег вокруг. Как замкнутый круг, повсюду это трепетание и шум маленьких тряпок, тот же невыносимый запах. Боязливо они вместе сидели на корточках всю ночь... Они не находили выхода.

Утром все приближался странный шум. Это были люди, стучавшие палками по деревьям. Волки прыгали высоко и снова искали выход, но повсюду те же тряпки... Нет, одно место свободно! Туда старая волчица ведет своих волчат.

Они видят искру, еще одну, треск как удар грома, старая волчица падает, катится к земле, бьет хвостом, скалит зубы, вздрагивает... От неистового страха другие идут на прорыв... Выстрелы звучат... трое волков остаются лежать на месте, другие ускользают.

На несколько миль они бегут, так долго, как ноги могут их нести. Потом они прячутся, дрожа.

Одинокий был один; пуля охотника слегка задела его шкуру. Он укрылся глубоко в чаще. Он сидел долго, пока голод не начал невыносимо мучить его. Все больше и больше он забывал дрожь и перенесенный страх, и с низко опущенным носом и волчьим аппетитом в животе, он покинул убежище и теперь один отправился на охоту за добычей.

Одинокий точно следовал советам матери. Он всегда охотился только под ветром, подкрадывался с особенной осторожностью к стадам животных, теперь он был предоставлен себе самому – но зато ему не нужно было и делить с кем-то свою добычу. Он бродил на далекие расстояния. Он мог пройти до двадцати пяти миль за один день. Скоро и у него был опыт своей матери, за ним гнались собаки, его ранило дробью, раздавило лапу капканом. Не было ничего, с чем бы он уже не столкнулся.