Четыре крыла Земли

– Газовые мины! – прорычал Ашер и, кинув на Виктора взгляд, в котором еще ощущались остатки хмеля, промямлил:

– Так вроде ведь Левитас должен был на ворота идти...

– Вон он... – не отрывая взгляда от прицела, махнул головой Виктор.

Ашер повернул голову и увидел неподвижно чернеющее тело Шауля.

– Суки! – пробормотал он и пристрелил боевика, чересчур близко подползшего к воротам.

Арабы, хотя и не видели, как Саша-Ашер пришел на выручку Виктору, но быстро почувствовали, что интенсивность вражеского огня резко усилилась. Явно на воротах кто-то еще появился, правда, непонятно: кто, когда и, главное, сколько. Оставалось одно – обойти эту проклятую поляну слева, куда взгляд израильских солдат не дотягивался. А в это время пусть какая-то часть бойцов втянет их в перестрелку и тем самым отвлечет их внимание. После чего неожиданной атакой смести их к Шайтану, и ворваться на территорию лагеря. Фарук махнул рукой бойцам заранее отобранной группы и под прикрытием деревьев, скал и глыб побежал через овраг к каменной осыпи туда, где приветственно маша широкими зелеными лапами, жадно ждали спасительные сосны.

«К нам! К нам!» – гудел ветер в их вершинах. Осыпь – это опасно. Ты, как на ладони, а еврей – под защитой своего куба. Вот сейчас – упаси Аллах! – ребята на поляне прекратят стрелять, и он переключится на эту осыпь. Так и есть! Что же вы молчите, придурки! Проклятый ветер! Те, на базе, небось, в лежку лежат, а этим – хоть бы что! Хорошо хоть одного удалось ликвидировать! Бухххх! Бухххх! Справа начал тлеть клок сухой травы. Едкий дым хлещет по глазам. Не страшно. Много не загорится – не лето! Дым потому и едок, что воздух полон сыростью. Было бы дыма чуть побольше, он помог бы укрыться от пуль. Крак! Крак! Белыми брызгами разлетаются в щебенку известняковые глыбы слева и справа от него. Третий из бегущих за Фаруком – Абд аль-Карим. Мыча от боли в своем противогазе, он схватился за правое плечо. В лунном свечении видно, как кровь черной ленточкой обвивает пальцы. Все. Этот уже не вояка. Плохо. Вот и опушка. Здесь часовой из своего «эм-16» уже их не достанет – обзора не хватит. Да и на полянке вновь заработали «калаши». Спасибо, ребята, что хоть сейчас спохватились. Фарук перевел сектор предохранителя вниз, на автоматический набор. Сейчас они ворвутся на базу и... Фарук удивился – откуда это вдруг где-то слева застрекотал израильский «узи»? И еще один «узи» – сзади. И, судя по звуку, «эм-шестнадцать»? Но не там, справа, у ворот, а тоже слева, только впереди. И с чего это вдруг рука его так странно повисла? И почему сам он бессильно падает наземь, острым локтем вминая в землю сухую хвою? И откуда эта нежданная боль в спине? И почему это изо рта, наполняя шлем-маску, льется и льется и льется густая, красная, обильная... затекает в рот... в глаза?.. Из-под противогаза натекла темная лужица, в которой плавали длинные сосновые иглы. Несколько секунд поселенцы, под предводительством Ниссима Маймона атаковавшие отряд Фарука со стороны леса, молча смотрели на убитых боевиков. Иегуда Кагарлицкий стянул с лица Фарука шлем-маску, утер рукавом кровь с его лица и поспешил вместе с остальными добивать отряд, оставшийся на поляне, пока рав Фельдман и Амихай Гиат со своими бойцами разбирались со «вторым эшелоном» арабов. А Фарук Эльмессири так и остался лежать, раскинув руки. Его оттопыренные уши казались еще больше, чем были при жизни, а в мертвых глазах, устремленных в сгустившееся перед рассветом небо, навсегда застыла мечта о подвиге, о великом деянии, о сопричастности эпохальному повороту судьбы мира.

* * *