Четыре крыла Земли

Выпив кислого вина, тот сбивчиво поведал, что пас скот за городом, увидел, что жители Шхема собираются в Дубраве Учителя, незаметно приблизился и услышал, как правитель города, Хамор, бахвалится, что сын его, принц Шхем, похитил и обесчестил Дину, дочь еврейского вождя Яакова, а теперь наклевывается и вовсе выгодное дело. Евреи согласны выдать Дину за Шхема, если тот вместе со всеми подданными пройдет обряд обрезания. После этого следует слиться с евреями, стать одним народом, а затем напасть на них.

– Так и сказал, – в слезах прошептал мальчик, – «их стада, их достояние и весь их скот – наши будут!»

При этих словах Леви издал возглас возмущения, а Шимон молча нахмурился. Шарру, прижавшись к шесту, задрожал от ужаса при мысли, что его сейчас обнаружат, однако не забыл отметить про себя некую забавность ситуации – мальчик подслушивал, и он подслушивает. Этакая странная симметрия. И все бы ничего, если бы не камушек в сандалии. Надо сказать, что кожаные сандалии в Шхеме носили далеко не все – в основном, люди богатые или находящиеся на княжеской службе. Поскольку Шарру относился именно к последней категории, он щеголял в новеньких сандалиях, сделанных из самой качественной кожи, кожи молодого бычка, так что и ногу не натирали, и износу им не было, да еще щедрый принц Шхем на свои деньги купил для своих стражей харранские несмываемые красители, так что сандалии Шарру, равно как и остальных охранников, превратились для остальных горожан, в массе своей босых или носящих обувь попроще, в предмет зависти, а для игривых шхемских дам и девиц – в ту яркую деталь оперения, что привлекает скромно раскрашенную птичку к пижонистому самцу. И вот теперь левая сандалия с попавшим в нее камушком стала причиной неимоверных мучений Шарру. Камушек-то, небось, мельчайший, а боль неодолимая. О том, чтобы вытряхнуть его, и речи идти не могло. Любое шевеление могло привлечь внимание, и тогда... достаточно было взглянуть на красные от ярости, точно большие ягоды, глаза Леви и ходящие ходуном под тонкой кожей желваки на лице Шимона, чтобы понять, что евреи – это не те люди, которых можно умолить отпустить тебя с миром. Тем более то, что он услышал вслед за этим, и вовсе превратило его в заложника страшного заговора.

– Послушай, – задумчиво сказал Шимон, – может быть, Хамор что-то говорил о преимуществах веры сынов Израиля, скажем, убеждал своих подданных каким-нибудь блеяньем типа «будем еще ближе к Б-гу» или «встанем в первые ряды»...

– Да нет, – замялся паренек. – Ничего такого не было.

– Тогда, наверно, хоть кто-то из шестисот мужчин встал и сказал: «Это подлость и преступление. Я не желаю в этом участвовать!» Может, ты просто не слышал?

– Да говорю же, – горячо возразил тот, – все до одного согласились!

– Так-таки все до одного? – переспросил один из слуг Шимона. – Все шестьсот?

– Я, когда поднялся на холм, посмотрел вниз – там дубрава как на ладони, да и дорога видна. Так вот, никто не ушел. Ведь могли уйти и хотя бы не присутствовать при этом празднике одобрения. Так нет же, все остались.

– А ты уверен, что...

– Шимон! – возмущенно прервал его Леви, вскочив на ноги. – Как долго ты их еще будешь оправдывать? Ты что, не понимаешь, что это город преступников?

– Это город учеников нашего прадеда, Леви! Убить человека легко. Воскресить потом, когда окажется, что зря убили, невозможно!

– Если верить Емуэлю, это такие твари, что никто из них не удостоится воскрешения не только завтра, но и когда придет Мессия! Пойми, Шимон – у нас есть лишь два выхода: либо уходить из Шхема, оставив Дину в лапах этого чудовища, сына Хамора, либо...

Что «либо», мающийся камушком Шарру не понимал, но чувствовал – что-то очень нехорошее.

– Наверно, ты прав, – нехотя согласился Шимон. – Что ж, надежда на то, что наши условия вызовут протест хотя бы у части жителей, и с помощью этих, не потерявших еще совесть, людей мы освободим Дину, не оправдалась. Не зря отец говорит, что Шхему суждено вечно быть местом нашей слабости, хранилищем наших несчастий. Недаром и прадед наш, Авраам, едва поцеловав землю Канаанскую, бросился сюда, чтобы срочно именно здесь построить жертвенник! Да и сам отец, едва перейдя через Иордан, повел нас прямо сюда. Здесь веет тремя самыми страшными из земных преступлений – убийством, прелюбодеянием и идолопоклонством. А еще – раздором, ненавистью и насилием. Давайте же выкорчуем это древо зла, пока оно не разрослось.

– И тем самым лишим наш народ свободы выбора? – голос, казалось, ворвался в шатер на волне света, которая хлынула в приятный полусумрак шатра, когда шкуру, загораживавшую вход, отодвинул здоровяк, похожий на братьев, но более высокого роста и с более пышными волосами, придававшими его облику нечто львиное. – Да, Шхему суждено быть вовеки источником зла – как того зла, что будет направлено против нашего народа, так и того, что будет жить в самом нашем народе. Так дайте же нашему народу выбрать добро! – Он воздел руку с поднятым к небесам указательным пальцем. – Зло не надо выкорчевывать, его надо одолеть.