Четыре крыла Земли

На третий день она якобы отправилась в прохладное место и, проходя мимо Адины, все одеяние которой составлял передник, слегка прикрывавший ее спереди ниже пояса, показала ей зажатый в кулаке перстень и жестом дала понять, что хочет отдать его служанке, но тут же скосила глаза в сторону домоправительницы, дескать, не в ее присутствии. Девица оказалась понятливой. В то же утро кто-то открыл клетки с птицами, стоящие в галерее, и пока домоправительница организовывала охоту за несчастными существами, наконец-то дорвавшимися до свободы, служанка успела забежать к Дине, получить в подарок перстень, сбегать в комнату писцов, воспользовавшись их отсутствием, стянуть один из письменных приборов и кусок пергамента, отнести все это Дине, дождаться, пока та напишет письмо, состоящее из трех слов – «спасите ненавижу Шхема» – получить назад прибор, пергамент для передачи кому-нибудь из дома Израиля, и вдобавок жемчужное ожерелье в награду за труды.

Утром следующего дня Адина вновь пришла убираться и, улучив мгновение, когда домоправительница отвернулась, сунула Дине в ладошку костяную пластинку с вырезанным на ней сердечком, какие Леви любил в свободное время изготавливать и дарить близким, приговаривая – «Лев Леви шельха» – «сердце Леви принадлежит тебе», а взамен получить два золотых браслета. Дина воспряла духом. Когда через два дня домоправительница, лучезарно улыбаясь, поведала ей, что сегодня принц Шхем со свитой почтит своим присутствием шатры Исраэля, дабы официально испросить руки его дочери, она приняла это сообщение с напускной торжественностью, хотя в душе хохотала: «Как же! Сейчас! Отец и братья всю жизнь мечтали именно о таком зяте!» Она представила лицо принца – тупое, с низким лбом, с приплюснутым носом, с маленькими глазками, с выступающей нижней челюстью.

На самом-то деле молодой Шхем вовсе не был таким уродом – просто ненависть, бьющая из ее души, нарисовала портрет, на котором оригинал вышел сильно покалеченным. Как бы то ни было, она была потрясена, когда, ввалившись вечером, «жених» торжественно объявил, что родня Дины дала согласие, и единственное условие – чтобы он сам, его отец и все жители города сделали обрезание, и тогда... – Нет! Нет! Нет! Они не могли! Ты лжешь! – истерически заорала она, оттолкнув протянутые к ней поросшие шерстью руки будущего повелителя и отбежав к окну.

– Да точно тебе говорю, – благодушно отозвался тот, не обращая внимания на отчаяние девушки. – И шхемцы уже все согласились. Завтра все вместе отправимся, так сказать, под нож! И сам расхохотался своей шутке, не догадываясь о ее вещем смысле. – А сегодня уж, – продолжал он извиняющимся тоном, – не обессудь! В последний раз... до свадьбы. Иди же сюда, не стой на сыром полу босыми ногами!

Судя по всему, принц не лгал. Уж больно откровенно сквозила радость и в его словах, и во взгляде и в движениях. Но отец, братья! Как они могли?! Когда Шхем уснул, Дина подумала, что все равно не будет его женой, лучше умереть. Она вскочила с ложа, натянула балахон, в котором была, когда ее похитили. В тот вечер при звуках чудесной ханаанской музыки ей безумно хотелось его сорвать. Теперь же она с этим балахоном не расставалась. Казалось, его грубые шерстяные нитки были единственными нитями, связывавшими ее с прежней жизнью, с жизнью вообще, с Источником жизни. Она поднялась, прошла в угол, где над большой глиняной миской висел умывальник, взяла чашу с двумя ручками, совершила омовение рук – правая – левая – правая – левая – правая – левая – вытерла их красивым расшитым полотенцем и начала молиться. Она собиралась просить Б-га о том, чтобы Он спас ее из лап Шхема, но вместо этого сами собой из уст ее вдруг полились признания в любви Вс-вышнему. Она благодарила его за каждое счастливое мгновение ее жизни, за каждый свой вздох, за каждый солнечный лучик, когда-либо освещавший для нее мир, и за каждый в ее жизни глоток чистой воды. Шепотом она произносила слова восхищения красотою мира, созданного Творцом.

– Г-сподь Б-г мой! – твердила она, стоя у окна и глядя на узкий прямоугольник окна, наполненный предутренним свечением. – В сиянии света, словно в плаще, простираешь небеса, будто полог! Покрываешь небо тучами, несущими воду, делаешь своими колесницами облака! Берешь себе в служители пылающий огонь! И уже на этой ноте молитва вылилась в мольбу...– Приклони ко мне ухо твое, поспеши избавить меня, будь мне скалой, твердыней, домом укрепленным, чтобы спасти меня! Выведи меня из сети этой, которую они припрятали для меня... Помилуй меня, Г-споди, ибо в бедствии я, истлела от горя душа моя! Пусть пристыжены будут нечестивые...

Сзади послышался шорох. Дина испуганно оглянулась – принц проснулся? Из мрака, наполнявшего дом, вышла Адина. Из-за ночного холода она с головой закуталась в покрывало. Девушки, глядя друг на друга, приложили указательные пальцы к губам и обе невольно рассмеялись. Беззвучно. После чего служанка притянула к себе Дину и горячо зашептала:

– Никак не могла днем придти. Зулеха все время крутилась возле твоей двери.