Четыре крыла Земли

Самым страшным было пробуждение. Третью ночь подряд к ней приходил один и тот же сон. Она лежит на своей овечьей шкуре. Отовсюду ползет сводящая с ума сырость. За окном тишина. Она лежит и думает, что вот, все кончено – она обречена до конца дней своих ублажать эту тварь, и ей остается лишь молить Вс-вышнего о том, чтобы конец дней наступил как можно скорее. Ах, если бы можно было покончить с собой. Но вера запрещает это, а ей... с нее хватит того, что земная жизнь ее превращена в пытку. Превратить в пытку еще и ту жизнь, которая уготована после смерти, – нет, это уже слишком! Ей придется жить и мучиться, у нее будут множиться дети, должно быть, такие же гадкие, как и их отец. И она должна будет любить их. И что горше всего – полюбит! При этой мысли ей казалось, она покрывается какой-то слизью. И вдруг за окном – кри-и-и-ик! Потом еще один. И со всех сторон. Похожее Дина слышала, когда их пастушеский стан на склоне хребта ночью осаждали шакалы. Дина вскакивает, бросается к окну. И вот уже, словно испарение бесчисленных огней, тяжелое зарево возносится над городом. И вскоре она явственно слышит, как в коридорах, в галереях, на ступенях дворца начинается какое-то движение. Доносится шум, звучат мужские и женские голоса, мечутся крики. Затем топанье ног на дворцовой лестнице, лязг оружия, и вдруг комната озаряется каким-то неземным светом, и она видит – у входа стоит Леви, любимый прекрасный брат, с мечом в руках, с каштановыми локонами, ниспадающими на плечи, в плаще, препоясанном так, будто его обладатель собрался в дальний поход. Он отбрасывает в сторону меч, обнимает ее и тихо произносит: «Сестренка! Пойдем домой!»

А потом наступало самое страшное – пробуждение. Она просыпалась еще до рассвета, лежала в кромешной сырой тьме и знала – ничего не будет. Не будет ни криков, ни огней, ни Леви. Тихо рассветет, тихо войдет, улыбаясь, домоправительница. И единственное, что нарушит тишину, – это скрежетание ключа в двери, ибо уже третью ночь стражи не было – все охранники лежали, страдая после обрезания, – и дверь запирали на замок. Запирала лично домоправительница, она же поутру приходила и отпирала ее большим медным ключом. Так что надеждам девушки на то, что по ночам ее будет навещать Адина, тоже пришел конец. Тишину прорезал душераздирающий крик. Значит, она опять заснула и видит сон. Еще один вопль. Еще. Нет, на сон это не похоже. Пожалуй, она начинает сходить с ума. Она слышит то, чего нет на самом деле. Быть может, это над ней издеваются демоны Шхема?

Ей привиделась небесная синева, в которой, подобно стаям аистов, пролетающих над Ханааном по пути с севера в Египет, кружились жуткие демоны. Они были голыми и волосатыми. И очень похожими друг на друга. И на принца Шхема.

Дина твердо решила – она не побежит к окну. Чтобы наяву там вновь увидеть бесконечную ночь без единого огонька? Она не выдержит этого зрелища!

Не поднимаясь с овечьей шкуры, она бросила взгляд в сторону узкого прямоугольного окна. Ей показалось, будто тьму время от времени окрашивают в рыжий цвет отблески каких-то сполохов. Нет, нет и нет! Она не сдвинется с места. Хватит того, что ей слышится то, чего нет. Верить видениям она просто отказывается.

Ну вот! Шаги и крики на дворцовой лестнице. За дверью – испуганный голос домоправительницы: «Сейчас! Я открою!» Даже если пришли убивать ее – это все равно лучше, чем жизнь с принцем! Ключ заскрежетал в двери. Песнь ключа! Гимн ключа! Псалом ключа! Ужас всего, что приключилось с нею за прошедшую неделю, начался на шхемском базаре со звуков флейты, кинора и бубна – будь они прокляты, эти звуки! – а заканчивается в темной зале скрежетом ключа – да будет он благословен!

Дверь распахнулась. В глаза ударил яркий свет факела. Его держал обеими руками двенадцатилетний Емуэль, любимец и первый помощник Шимона и Леви. По левую руку от него стояла домоправительница. Губы у нее дрожали. Вот бы сейчас на нее посмотрела Адина, а потом постаралась передразнить. Забавно бы получилось. Справа возвышался Леви. На нем, как и на Емуэле, была шерстяная шапочка и серый балахон, препоясанный черным кожаным поясом, из-за которого торчал длинный костяной нож в кожаных ножнах. Он подошел к ней, сидящей на полу, нежно провел рукой по волосам и чуть дрогнувшим голосом произнес: «Сестренка, пойдем домой!»

* * *