Четыре крыла Земли

Очень странно... Он был охранником самого принца, ему покорялись жены и дочки богатейших людей в городе, не говоря уж о заезжих торговках, быстро смекавших, что надо сделать, чтобы наглый молодой охранник прекратил придираться на рынке. Живя в Шхеме, он и не думал обращать внимания на Адину, служанку во дворце принца, а обнаружив, что она тайком вздыхает по красавцу в кожаных сандалиях и с лисьим хвостом на плече, переспал с ней и тут же выкинул из головы. А Адина продолжала по нему сохнуть. Но в первую же ночь, когда он, переброшенный через седло, с руками, привязанными к торсу, беспомощно бился лбом и носом о вонючий шершавый бок верблюда, ему вдруг в полузабытьи привиделась она, в черной пене локонов, со стройными ногами, с узкими бедрами, с влюбленными взглядами, которые она некогда на него бросала, и он почувствовал, как сквозь десятки полетов стрелы, разделяющие их, вопреки каравану, уносящему его все дальше и дальше, некая живительная сила, струясь по черному воздуху, перетекает в него, становясь той путеводной нитью, что рано или поздно вытянет его из любой передряги и вернет в объятия этой тихой красавицы. Потом уже, когда он ворочал глыбы, чиня стены в эламском поместье, пришла ему в голову мысль, что, может быть, боги специально отправили его в страшное странствие, чтобы он разобрался в самом себе и понял – никого у него нет ни в Этом мире, ни в Следующем, кроме маленькой Адины. И когда копье преследователя вошло к нему в бедро, он стиснул зубы и сдержал стон, потому что знал – Адина ждет, ее ожидания нельзя обмануть.

И вот он в Шхеме. Он идет по пустым обугленным улицам, перешагивая через обнаженные мужские трупы. Ветер носит по улицам какие-то обрывки шерсти. В опустевших каменных домах шуршат крысы. За ними гоняются одичавшие собаки. Улицы, некогда выглядевшие столь нарядно, теперь тусклы. Он заходит в дом, где когда-то жил. Вот отец. Шарру не плачет. Он никогда не любил отца. Строго говоря, он никого в этом мире не любит... кроме Адины. Почему? Шарру впервые в жизни задает себе этот вопрос и тут же сам находит на него ответ. Родителей он не любил потому, что знал, что когда-нибудь их переживет. Если он сейчас привяжется к ним, рассуждал он когда-то, да нет, не рассуждал, а чувствовал – если он сейчас привяжется с ним, то потом, когда их немые тела внесут в пещеру-склеп, одну из бесчисленных пещер, чернеющих на противоположном склоне Шхемской долины, и вход завалят большим камнем, тогда ему будет очень больно. А зачем чтобы было больно? Лучше всегда держать душу в прохладце, тогда и прощание будет не таким тяжелым. Он смотрит в остекленевшие глаза отца. В них застыли боль и удивление – точь-в-точь, как у той овцы в Иорданской долине. В сущности, он и был овцой, овцой, возомнившей себя волком, одним из стаи волков. И Шарру постигла бы та же участь, если бы Иштар с Мардуком не подкинули ему тогда в сандалию спасительный камушек. Интересно, куда делась мать? Братьев и сестер у него не было – жители Шхема старались не обременять себя обилием детей.

Ах, как весело жил город Шхем! Ах, каким тяжелым оказалось похмелье! При этом, проходя по городу, он не увидел ни одного женского или детского трупа. Шарру прошибает пот. Только сейчас он понимает, что стал свидетелем чуда – за четыре месяца в жарком климате ни один из трупов не разложился – в городе нет никакого зловония. Нетленные тела лежат, как лежали, и, если бы мальчишки из Цриды не рассказали ему, как и, главное, когда было дело, он подумал бы, что резня произошла сегодня утром. Кто сотворил такое чудо? Баал? Иштар? Или Тот Главный, верой в которого Аврам некогда поделился с прадедом Шарру? Кому принести жертву? И какую жертву? Ни коз, ни овец нет – всех сыны Яакова угнали. Вокруг, правда, бродят собаки, но он никогда не слышал, чтобы собак приносили в жертву. Спросить бы Беора, жреца... Он видел Беора, когда шел сюда. Жрец лежал у порога собственного дома – должно быть, пытался убежать от злодеев. И судя по всему, в последнее мгновенье жизни у него после обрезания открылось кровотечение. Так и застыл он на земле, голый, в последнем извиве, орошая землю двумя лужицами крови – одной из перерезанного горла, другою оттуда, снизу. Так и не справившись с навалившимся на него чудом – первым и, быть может, единственным проявлением Сверхъестественного в его жизни, Шарру растерянно разводит руками и встает с края отцовского ложа. Нет, он не будет никого хоронить. Всех не похоронишь, а одного отца... Чем его отец лучше остальных пятисот девяноста девяти отцов, братьев, мужей и сыновей?

Он поднимает глаза. На стене висит полотно с вышитыми фигурками. Вот мужчина в головном уборе с широкими полями играет на флейте. Вот другой приносит барашка в жертву фигурке обнаженной Иштар. Иштар на полотне получилась толстопузая и с грудями, торчащими в разные стороны. А рядом пляшет еще одна обнаженная красотка. У нее фигурка – в самый раз. Видно, вышивал кто-то другой, более искусный. Вот парочка совокупляется. Да, весело жил город Шхем.