Четыре крыла Земли

Шарру выходит из прохладной, как пещера, хижины на не по-осеннему жаркую улицу. Пусть все остается, как есть. Пусть тела эти застынут, словно памятники кровожадности сынов Яакова. Он пойдет в Бейт-Эль, где семья Яакова раскинула шатры после резни, которую она учинила в Шхеме. Он пойдет искать Адину.

* * *

– Нет, Шарру, – сказала она. – Я не пойду с тобой... Нет, я не сошла с ума, но с тобой не пойду... Я не забыла тебя, но я хочу остаться с ними... Как это с кем? С семьей Яакова! Теперь это и моя семья!

Видно было, что за четыре месяца Адина неплохо усвоила мрачные законы касательно внешнего вида, которыми руководствовались сыны и дочери ненавистного племени. Еще недавно на улицах Шхема единственную ее одежду составлял поясок да свисающий с него спереди клочок материи, который особо-то ничего и не прикрывал. В Шхеме, да будет благословенна его память, в таком виде и на улицу грехом не считалось выйти, показать, простите за игру слов, товар лицом. Теперь же она была от шеи до пят затянута в серый балахон, так что ни кусочка тела не было видно, только лицо с глазами (это пожалуйста, глаза – окно в душу), и в таком виде занималась помолом ячменных зерен.

Стоя на коленях, она высыпала зерна в широкое углубление на большом прямоугольном плоском камне и другим камнем, поменьше, перетирала эти зерна. Увидев Шарру, она не встала с колен, продолжала молча работать, лишь отпрянула, когда он, склонившись, попытался обнять ее. А когда, выпрямившись, предложил бежать с ним, ответила:

«Нет, Шарру!»

– ...Убийцы, говоришь? Да как ты можешь?! А вы, когда сговорились сделать обрезание и потом разом напасть на них? Вы что, собирались сластями их кормить? Что же им оставалось – сидеть и ждать, пока вы их сами перережете? Да кто вы такие, чтобы судить эту великую семью?! Да их история станет основой основ всего рода людского, а вы?! О вас и вспоминать-то будут только потому, что выпала вам незаслуженная честь погибнуть от их руки! А знаешь ли ты, что, убив своих будущих убийц, они их тем самым спасли! Да-да! Спасли их души от расплаты еще за одно преступление!

Произнося это, она прервала работу, выпрямилась и теперь воздевала руку с поднятым пальцем точь-в-точь как это делал Иегуда, обращаясь к братьям тогда в шатре.

– Да чего вообще стоят их жизни, да и твоя собственная? Пустота... пустота... Как это, почему пустота? А что в ней такого было, в жизни твоих и моих родных, что они могли бы вспомнить в свой последний миг? Что, кроме наслаждений, за которыми они гонялись всю свою жизнь, одни за утонченными, другие – за скотскими. Ты? Ты – за скотскими! Почему не понимаю, что говорю?.. Очень даже хорошо понимаю!

Она снова опустилась на колени с ритмичностью прибоя на берегу Великого моря, опять начала двигаться вперед-назад, превращая спелые зерна в порошок, в серовато-белую труху. Эта труха легкими облачками туманилась под ее точеным лицом, столь часто являвшемся ему в самые страшные мгновения и побуждавшим жить и бороться за жизнь.

– Что-что? Ах, вот как! Все-таки не удержался, когда речь пошла о наслаждениях, вспомнил, как я была в твоих объятиях? Дурачок, это была не я! То есть я, но другая... А что здесь непонятного? Тогда я была шхемка, а сейчас – дочь племени Яакова.

Она ссыпала муку в медный, похожий на супницу, сосуд. Сосуд этот явно был выменен у каких-нибудь купцов с Севера не на одну овечью шкуру. Адина наполнила широкую ложбину в камне новой партией ячменя. Некоторое время он молча наблюдал, как она мелет, а потом не выдержал и вставил замечание. Адина лишь усмехнулась.

– Рабыня? Рабыня, которую нельзя убить? Рабыня, которую нельзя продать? Рабыня, которую в случае побега нельзя возвращать хозяевам? Рабыня, которая, если в доме всего лишь одна кровать, ложится на эту кровать, в то время как хозяйка – на пол? Рабыня, которая получает лучшую пищу, в то время как хозяйка – что останется? Да не купили они меня этими законами, что ты несешь! Просто их вера теперь – моя вера! В чем ее суть, спрашиваешь? Да очень просто – люби ближнего, как самого себя! Опять ты про погром в Шхеме! Что они, должны были ждать, когда с ними расправятся? Вы бы на их месте, узнай вы, что против вас затевается, не стали бы суетиться! Бросили бы сестру и дали бы деру! У вас ведь – каждый за себя. А у них закон – все за одного!

Из сосуда она часть муки пересыпала в глиняный горшок и осторожно стала туда вливать отстоявшуюся воду из стоящего рядом ведерка, как и сосуд, медного, как и сосуд, привозного, как и сосуд, недешевого. При этом она беспрерывно размешивала образовывающееся тесто костяной лопаткой.

– Да, я так заговорила. Я теперь верю в единого Б-га. Да где вы верили? Разве тот, кто в него верит, станет валяться брюхом кверху да жить в свое удовольствие, так, будто Его нет! Я хочу быть как они! Чтобы жизнь стала – ответ Б-гу! Служение Б-гу! Раскрытие Б-га! Чтобы наш земной мир стал обителью Б-жьей!