Четыре Любови

Глотов непривычно легкими шагами подошел к Лёве и присел на кровать. Сквозь полусонную муть Лев Ильич успел отметить, что не услышал стука костыля о дощатый пол... что ни разу не шаркнул по полу протез вслед каждому сделанному шагу... что...

- Лёва... - он открыл глаза и всмотрелся в сидящую на его кровати фигуру. Это была Люба Маленькая. Она придвинулась к нему ближе и наклонилась совсем низко. От нее пахло молодой чистой кожей. - Зачем она тебе, эта курица? спросила она его. - Потому что мама так хочет?

- Да... - ответил он. - Поэтому...

- И потому еще, что эта ведьма тоже этого желает, да?

- Нет, - ответил он. - Не поэтому, - пропустив оскорбительное слово мимо ушей.

- Но ведь ты ее не любишь совсем, - сказала Маленькая. - Я же знаю.

- Да, - ответил Лёва. - Не люблю.

- И Любашу, дуру эту, тоже не любишь ведь, да?

Лев Ильич на миг потерялся. Он думал, Маленькая говорит о Любаше, когда в первый раз спросила о любви, оказывается - о его матери.

Он открыл было рот, но Маленькая быстро прикрыла его своей ладонью. Ладонь ее тоже пахла молодым телом:

- Ничего не говори... Я все про тебя знаю...

Он согласно кивнул веками. Глаза постепенно привыкли к темноте, и Лёва увидел, что на Маленькой была одна лишь наброшенная на голое тело тонкая рубашка. Она была застегнута всего на одну пуговицу, внизу, чуть выше пупка, и когда Маленькая убрала ладонь с его губ, грудь ее нависла над Лёвиным лицом. Она склонилась еще ниже, и тогда ее сосок, маленький и твердый, коснулся Лёвиного подбородка и остался на нем лежать...

- Вы хотите курицу оставить в доме, потому что тебе нужна женщина? спросила Маленькая отчима.

- М-м-м-м... - попытался Лев Ильич вставить слово, но слова не получались, потому что горячая волна откуда-то снизу прихлынула к горлу, пережав связки, держа и не отпуская их обратно.

- Хочешь, я буду твоей женщиной? - спросила Маленькая, почти касаясь губами Лёвиных губ. - Я ведь знаю, что ты этого всегда хотел, с тринадцати лет меня хотел. Помню, как ты смотрел на меня... - коротким движением она скинула рубашку и осталась совершенно голой. Лёва смотрел во все глаза, не веря, что это происходит с ним. Не веря, что это его Маленькая. Не веря, что это его дом. Не веря, что все это явь... - Пожалуйста, Лёва... - она отбросила край одеяла, юркнула в кровать и, прижавшись всем телом, обвила его руками. Пожалуйста... Нам с тобой чужие не нужны... Нам с тобой будет хорошо... Да? Ты веришь?

Сердце Лёвино заколошматило молотилкой, разгоняя кровь по организму, отметая по пути все заботы и мешающие мысли. Горло разжалось, связки отпустило, и тело охватила такая неистовая страсть, что голова закружилась, дыхание стало прерывистым и безумное желание пробило Льва Ильича насквозь, не оставляя места для любых, самых ничтожных сомнений. И тогда он в ответ обхватил Маленькую, прижал к себе что есть сил, задрожал и выдохнул:

- Да!.. Верю!..

Внезапно Маленькая откинула одеяло, вывернулась из Лёвиных объятий и вскочила на ноги рядом с кроватью:

- Говно! - она злобно смотрела на отчима и в свете фонарного луча света, пересекающего спальню поперек, было видно, как сверкнули ее глаза. - Говно ты, а не мужчина! Кусок дерьма!

Лев Ильич растерянно приподнялся на локтях, сердце еще продолжало накачивать кровь, проталкивая ее туда, вниз, к месту несостоявшегося ужаса и счастья, но мозги уже успели просигналить другое, сделавшее все, что случилось, понятным, объяснимым и отвратительным.

- Вот цена твоей любви! - падчерица сжала в ладонях обнаженные груди и указала на них кивком головы. - Мама умирает, но еще жива! А ты!!! Ты готов залезть на меня по первому зову. И предать! И маму и даже курицу свою безмозглую, даже ее! - она развернулась, подхватила с пола рубашку и резко пошла вон. В дверях задержалась и снова обернулась:

- Предатель!

Лев Ильич без сил откинулся на подушку и перевел дух.

- Предатель... - повторил он и закрыл глаза. - Предатель...

Забылся он только под утро, перед этим твердо пообещав себе, что чужих в доме не будет. Что делать с обещанием, данным жене, он пока не знал. Ему надо было подумать, он решил оставить это на потом. Как и на потом - принять сердечные таблетки...

Проснулся он от резкого крика. Кричали снизу, с первого этажа, и Лёва сразу понял, что кричит Любаша. Крик перешел в вой, а вой - в причитания.

- Господи! - он быстро накинул халат и сбежал на первый этаж. Дверь в мамину комнату была распахнута настежь. На кровати лежала его мать, Любовь Львовна Казарновская-Дурново, она была мертва. Это было понятно сразу, как и то, что тело у нее уже холодное. Она застыла, лежа на спине, глаза широко открыты, рот - распахнут настежь, оттуда тускло выблескивали по две золотые коронки с каждой стороны. Одна старухина рука была сжата в кулак, другая - со скрюченными пальцами. Перед кроватью на коленях стояла Любаша и, задрав голову в потолок, выла по-волчьи, не открывая глаз и одновременно крестясь. Через минуту в комнате возникла Маленькая. Лев Ильич повернулся к ней и тихо, почти одними губами, сказал:

- Отцу позвони...