Четыре месяца темноты

Уборщик слишком хорошо знал, что происходит на лестничной площадке, но ему нужно было домыть пол, а потом начать соседнюю лестницу. Если он будет обходить всех, кому захотелось уединиться, школа станет грязным местом.

Услышав его неторопливые шаги и хлюпанье швабры, парочка разомкнула объятья. Монгол со спины узнал Мурата.

– Здравствуйте! – торжественно произнес Мурат, прежде никогда со стариком не здоровавшийся. Ученик расплылся в довольной улыбке, глаза его блестели от блаженства.

Старик как ни в чем не бывало продолжал мыть площадку, негромко напевая свои горловые песни. Когда его швабра почти коснулась ног Мурата, парень, опешив, отошел немного в сторону, и Монгол разглядел девушку из старшего класса, с распущенными волосами и ярко накрашенными губами, что-то пробормотавшую и, видимо, не отдававшую себе отчета в том, что прикрывая пальцами нижнюю губу, она не прячется, а еще больше выдает себя. Впрочем, ее и так было видно, потому что она на целую голову выше Мурата.

Старик удивился про себя, так как ожидал увидеть в объятиях парня совсем другую. Возможно, тогда он обошел бы лестничный пролет стороной…

Низко опустив голову, он продолжал свою работу – мокрая тряпка проехалась по ботинку Мурата.

– Ох! – вскрикнул Монгол. – Слепой старик, не заметил двух школьников, оставшихся, чтобы выучить на завтра все уроки!

– Я же вам сказал «здравствуйте», – скривился Мурат.

– Слепой-глухой старик, совсем никуда не годится! Ему можно доверить только мытье полов, да и то он вместе с грязью смывает таких красивых, таких нарядных детей!

– Мы уже не дети, – сказала Марго и громко хихикнула, – мы почти взрослые.

Лицо Монгола вдруг сделалось обеспокоенным – непривычно было видеть его без всегдашней улыбки.

– Почти взрослых не бывает. Тот, кто говорит «мы уже не дети», говорит: «Я могу сам рожать и воспитывать детей, потому что пришло мое время».

– Вот еще! – захихикала Марго, увлекая за руку Мурата наверх по ступеням.

Но юноша почему-то не засмеялся, что-то в словах и в выражении лица Монгола заставило его остановиться на миг на ступенях, прежде чем он последовал за своей спутницей в новое укромное место.

Старик, насвистывая, стряхнул гору мусора с последней ступеньки.

– Такие маленькие и такие прожорливые!

Он уже второй раз мыл сегодня лестницу, когда они успели столько съесть?

Он научился не злиться на детей, а шутить по их поводу. На то, чтобы приобрести это умение, у него ушло двадцать лет. Не так долго, если учесть, что ему приходилось работать над тем, чему родители не успели их научить, например, ходить в туалет точно в унитаз и смывать за собой, не превращать рулоны бумаги в растоптанные ногами хлопья, не спускать в унитаз мыло и не мочиться в ведро, предназначенное для уборки школы.

Он вылил грязную воду и поставил на место швабру.

«Облако обняло гору, и гора стала чистой от вечернего дождя. Теперь лев будет охранять вход в пещеру».

Монгол спустился на первый этаж к выходу из школы, чтобы сменить консьержку, которая забрала своего маленького сына, поблагодарила старика и ушла.

Тихо жужжали лампы. В вестибюле кроме него осталось двое: паренек с красивым лицом и идеально ровным пробором, уткнувшийся глазами в игровую приставку, и худенькая девушка с мальчишеской стрижкой, которая, склонившись над учебником английского языка, задумчиво постукивала карандашом по глянцевым страницам.

– Почему мальчик не идет домой? Он решил жить в школе? – нарушил тишину Монгол.

– Меня должен забрать личный шофер, – важно заявил Максим Урбанский, не отрываясь от компьютерной игры.

– Старик зря прожил жизнь! – воскликнул Монгол, обхватив руками голову. – Он не заслужил, чтобы к дому его подвозил собственный водитель! Да и ехать ему некуда…

Тамара улыбнулась.

– А девушка-мотылек почему не летит домой? Разве ей не скучно сидеть здесь со стариком и мальчиком, который не умеет сам ездить на трамвае?

Урбанский хмыкнул, но игры не прервал. Девушка на миг удивленно взглянула на старика, словно, назвав ее так, он раскрыл какую-то тайну.

– Тем, кому не скучно с самими собой, не скучно нигде, – через мгновение ответила она, подняв руки и потягиваясь.

– У всякого человека есть дом, и он должен хотя бы иногда там появляться.

– Зачем человеку дом, в котором он должен появляться? Лучше уж ему иметь дом, из которого не хочется уходить.

– Бабушка и дедушка небось заждались тебя. Лети домой, мотылек.

– Один мой друг ни бум-бум в английском. Приходится помогать.

– Где же он?

– Не знаю, – сказала Тамара с деланным равнодушием. – Задерживается. Сказал, что пойдет исправлять оценку за несданную поэму, а потом вернется.

– Если тебе, девушка, английский друга нужен больше, чем ему самому, стоит ли ждать?

Она вскинула руку с карандашом, а другой, свободной, выправила из-под пиджака загнутые манжеты бело-голубой рубашки и продекламировала:

Тоской и трепетом полна,

Тамара часто у окна

Сидит в раздумье одиноком…