Четыре месяца темноты

Его уши тогда чуть не откололись от головы и едва не упали на асфальт. Он ушёл из дома, поссорившись с мамой. Ушёл навсегда, и трёх часов ему хватило, чтобы понять, что эти самые взрослые, возможно, стали такими дотошными потому, что, как и он, уже выходили на мороз без шапки, такими скучными, потому что зарабатывали ему на одежду и еду, и такими строгими, потому что даже с образованием едва могли найти для себя нормальную работу…

В сердце Андрея начали закрадываться сомнения уже после того, как Кирилл Петрович, который всегда был с ним весел и приветлив, отказался готовить его к поступлению в медицинский колледж.

«Если бы меня доставали только мама и математичка, я ещё мог бы предположить, что они просто ненавидят меня. Но учитывая, что со мной не разговаривает отец и я сумел надоесть даже Кириллу Петровичу, стоит задуматься, что же я сделал не так…»

Отец говорил, чтобы он не прогуливал, но Андрей прогулял. В итоге – его ограбили и избили. Забрали любимые часы.

Кирилл Петрович уже два месяца ждал от него домашнее задание, а он приходил каждый раз с оправданиями.

«Неудивительно, что у меня столько проблем», – думал Аладдин. Он никогда, наверное, не дошёл бы до этой мысли, если бы не сломанная рука. Гипс мешал делать привычные вещи, из-за него Андрей чувствовал себя неуклюжим и всё время что-нибудь ронял.

Всякий раз, когда с ним такое происходило, он вспоминал отца. Оказалось, Андрей только смутно представлял себе, как тяжело жить с одной рукой. А ведь юноша мог хотя бы владеть пальцами – гипс лишь частично ограничивал движения.

Чувствуя на этот раз неподдельные мучения совести, он впервые попробовал не уйти от проблем, а преодолеть их.

Недавно он подготовил урок и с гордостью рассказал Кириллу Петровичу полное строение пищеварительной системы.

Он измучил Тамару своими вечными вопросами по математике, и она, ругая его последними словами, всё-таки объясняла ему на переменах решение примеров.

Всё пошло так удачно, что он уже видел себя вышедшим в больничный коридор, со вспотевшим лбом и в халате, перепачканном кровью, к красивой девушке, которая в надежде спрашивала у него:

«Мой брат будет жить?»

И молодой хирург устало отвечал:

«Будет».

Ему очень хотелось рассказать отцу о своём решении стать врачом. Но отец в последнее время брал отгулы на работе и много времени проводил у бабушки. Андрей боялся, что у отца кончилось терпение слушать его враньё и он не захочет больше говорить с сыном.

Однако в жизни школы всегда наступали такие моменты, когда все участники учебного процесса собирались в огромном помещении актового зала, чтобы вместе посмеяться и на пару часов забыть взаимные обиды и недопонимание.

Одни дрожали за занавесом перед выступлением, другие готовились найти что-нибудь забавное в самом невинном монологе одноклассника или в горловой песне одноклассницы.

Особенно нелепо и смешно выглядели учителя, обычно строгие и серьёзные, а теперь переодетые в костюмы лис, волков или снегурочек. Если бы Андрей мог, он посоветовал бы им никогда не петь песен на сцене, а тем более не танцевать.

Раньше его отец каждый год под улюлюканье старших классов с посохом, в красной шубе и в кроссовках выходил, изображая Деда Мороза, и говорил басом:

«Здравствуйте, детишки! Кто я?»

«Мы знаем, что это вы, Роман Андреевич!» – слышалось из толпы зрителей, и зал начинал хохотать.

С большим трудом Андрею удалось уговорить отца не делать так больше, и, жалуясь на то, что его допекут завучи, Штыгин-старший всё-таки отказался.

Теперь над гудящими рядами детей витал один и тот же вопрос: кто будет Дедом Морозом в этом году?

Мамочки держали над головой планшеты, перекрывая всем обзор сцены, выгибали шеи и выпучивали глаза, боясь упустить из виду своих чад, как будто кто-нибудь, кроме них, будет потом смотреть на танцы их дочурок и сынишек.

Как и в большом мире, в этой шумящей массе школьников, учителей и родителей всегда были те, кто что-то готовил и создавал, те, кто критиковал их, а также те, кто, ничего не делая, от души смеялся над всей этой суетой.

К последним относился Аладдин, который обычно распускал павлиний хвост остроумия перед своими приятелями. Но Зайцев теперь не общался с ним, и Андрей не знал, куда сесть. Прокладывая себе локтями дорогу, он увидел в третьем ряду несколько свободных мест. Юноша узнал затылок отца и, протиснувшись в узкий проход, получая острыми коленками по ногам, всё-таки сумел приземлиться рядом с ним.

Штыгин-старший сидел хмурый, скрестив руки на груди, и в таком положении совсем не видно было, какая рука у него настоящая, а какая нет.

– Привет, пап.

Андрей неловко поёрзал на стуле, стараясь не глядеть на отца. Тот повернул голову и, увидев разукрашенный гипс, ответил:

– Я бы пожал тебе руку, но боюсь, у нас теперь ничего не выйдет.

Началось представление.

Больше всего в школьных спектаклях Аладдина раздражали подбадривающие аплодисменты многочисленных бабушек, тётушек и учительниц-организаторов, пекущихся о том, чтобы ребёнок не струхнул ещё больше на сцене.