Четыре месяца темноты

Вот уж чего-чего, а этого Андрей не понимал: почему мама плачет над матерью отца, ведь они с папой уже давно не живут вместе? Что может её расстроить, если она выбрала совсем другую, отдельную жизнь?

Единственный ответ, который пришёл ему на ум, – все, кто когда-либо знал бабушку, не могли не любить её. И он готов был поклясться, что она уж точно не попадёт ни в какой круг ада.

Андрей слышал, будто человек блуждает по земле в течение сорока дней после своей смерти. Он глядел на фигуры застывших взрослых и не мог отделаться от мысли, что её душа тихо ходит между ними и наблюдает за прощальной процессией.

Если бы джинн предложил ему загадать три желания, то какие выбрал бы Аладдин? Впервые у него в голове было пусто. Может быть, единственное, о чём бы он попросил, – чтобы траурная церемония поскорее закончилась.

Наконец священник, очень рослый высокий человек, сутулый – видимо, оттого, что всегда был вынужден пригибать голову, когда проходил через двери, – сказал, что родные могут подойти и попрощаться.

Андрей остолбенел; родители и тётя пошли по кругу, по очереди склоняясь над гробом. Он последовал за ними как во сне, но когда подошёл близко, то не смог заставить себя поцеловать бабушку в лоб.

Юноша поспешно вышел не оглядываясь.

Когда она была жива, он очень часто целовал и обнимал её. Но теперь… Неужели они не понимают, что там, в ящике, кто-то другой?

На свежем воздухе Андрею стало легче. Перед ним простирались длинные коридоры надгробных камней, крестов и небольших склепов. Он поднял глаза и посмотрел на небо, по которому едва заметно двигались грязно-белые тучи. Интересно, почему облака не рассеиваются? Почему они висят над городом целыми днями?

«Город Дождей находится в низине, – вспомнил юноша, – циклон затягивает сюда облака, как в водоворот. Тогда другой вопрос: почему именно я оказался в таком городе?»

Сильно отводя в сторону локоть, он вынул руку из кармана и непривычно легко пошевелил пальцами.

Вчера сняли гипс.

Он рассматривал свою руку, которая стала худой и бледной после месячного заточения, и вспоминал, как в последний солнечный день отец сказал ему, показывая на протез: «Видишь, моя рука была живой, а теперь её нет. Нет части меня. Однажды мы все исчезнем. По частям или полностью. Нужно многое успеть, прежде чем это случится».

Словно в ответ на его мысли за спиной послышалось знакомое поскрипывание металла, и, прежде чем зазвучал голос, Андрей почувствовал присутствие отца.

– Давай пройдёмся.

Они долго шли молча вдоль рядов могил, рассматривая, как причудливо снег образовывал мягкие шапки на могильных камнях и оградах.

«Спите спокойно, окончившие свой путь, – вот вам пуховое одеяло».

– Ты веришь в сны, пап?

– Не очень-то.

– Бабушка приснилась мне сегодня ночью.

Отец нервно поправил воротник рубашки.

– А мне нет… И что? Она сказала что-нибудь?

Андрей пожал плечами.

– Она молчала. Позади неё стоял кирпичный дом, и в окнах квартиры, где она жила, пылал пожар. Но страшно не было, и грустно тоже, наоборот, она всё показывала на окна, как будто говорила, что всё ненужное, старое должно сгореть и не мешать жить дальше. Так я почему-то её понял.

Отец вздохнул, как показалось Андрею – с облегчением. А ещё говорит, что не верит снам!

– Она и при жизни говорила, чтобы мы пели весёлые песни на её похоронах. Но реальность, увы, такова, что всегда находится кто-нибудь, кто будет плакать.

– Без неё будет скучно.

– Угу.

Они снова замолчали, на этот раз надолго. Только снег скрипел под подошвами.

– Мама предложила мне сменить фамилию, – снова нарушил молчание Штыгин-младший.

Он остановился, чтобы посмотреть на реакцию отца, но тот продолжал идти по тропинке, глядя себе под ноги.

– Папа! Ты слышишь? Мне скоро паспорт выдают…

Отец повернулся. У него было очень бледное лицо, по цвету напоминавшее руку Андрея, которая месяц томилась под гипсом и теперь явилась на свет. Это не оттого, что отец опешил от такой новости. Просто почти у всех к середине зимы кожа на лицах становится похожей на накрахмаленные простыни.

– И что ты решил? – спросил Роман Андреевич с деланым равнодушием.

– Я решил… – Андрей не знал ещё, что сказать, ведь он думал, что его сразу начнут отговаривать. – Я решил, почему бы и нет? Могу даже выбрать: или взять мамину, или этого, который к нам заходит. Или оставить твою…

Он не понимал, почему, но его злило, что отец так спокойно отреагировал.

– Так ты выбрал или нет?

Волна гнева подкатила к горлу. Но Андрей постарался говорить спокойно…

– А какая лучше будет звучать со словом «доктор»?

– Не знаю. Тебя всё равно будут звать по имени-отчеству.

– Я хотел бы оставить твою фамилию, если… если бы… – Он задохнулся.

– Что – если? – спросил отец, прямо глядя на него.

– Если бы ты пообещал мне не делать больше так… Ну… Так, как ты всегда делаешь…

– Что ты имеешь в виду? – в голосе Штыгина-старшего послышался скрежет металла.

– В школе. Только всё утихнет, как ты опять что-нибудь выкидываешь. Делаешь что-нибудь этакое… Против правил… И потом все говорят, что я…