Четыре месяца темноты

– Погоди. Я еще не сказал, что отпускаю тебя.

– Так скажи.

– Наглеешь, парень.

Отец начал строить страшные гримасы и указывать на дверь в соседнюю комнату.

– Что, пап? Я не понимаю…

– С тебя музыкальный номер, как вернешься, – а вернешься ты рано. Старательно продумай программу, чтобы кое-кто встал и снова начал самостоятельно передвигаться по квартире.

– Кое-кто, – проскрипела бабушка, – готов даже сплясать, если ноги перестанут быть ватными, а голова чугунной.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал отцу Андрей, – но у меня даже часов нет, придется ориентироваться по солнцу. А оно вечно за облаками…

– Не придется, – отец достал из кармана свои командирские часы. – Если сможешь подобрать к ним ремешок, они твои.

– Пап… – глаза у Андрея загорелись. – Сегодня же подберу.

– Надень костюм и галстук, – послышался голос бабушки, – и все они будут твоими.

– Мне это ни к чему, – произнес юноша и снова покраснел.

Через пятнадцать минут он ехал на метро, проклиная слишком узкий воротник рубашки и плечики на пиджаке, на которые не налезала ни одна куртка.

Подземный переход выплюнул его на поверхность. За спиной что-то заурчало, он обернулся и увидел компанию футбольных болельщиков – их тоже выносило на улицу из чрева метрополитена.

Машинально Андрей сделал скучающий вид и прижался к гранитной стене. Гудящее войско в пестрых шарфах прошло мимо, как поток камней и лавы, и исчезло в пятне тусклого света, залившего главный проспект Города Дождей. Андрей успел разглядеть в толпе подростков с фанатичными перекошенными лицами, многие из них были его ровесниками.

Первая же лужа с тонкой пленкой льда, куда он угодил ногой, напомнила ему о завтрашних уроках. Всего один мокрый ботинок заставил его почувствовать регулярное недосыпание.

Зайдя в теплое здание музыкальной школы, он приободрился. Это была не какая-нибудь районная школа с несколькими классами инструментов, куда он ходил когда-то, а целый дворец с сотней кабинетов и тремя помпезными залами, украшенными золотой лепниной, хрустальными люстрами и бархатными шторами. Каждый этаж создавал свою какофонию звуков, состоящую из голосов вокалистов, струнных, духовых и клавишных.

Однако Андрей сразу почувствовал себя здесь чужим.

Он должен был встретиться с Зайцевым и ожидал его в фойе. Но Вася, как всегда, опаздывал, концерт должен был начаться совсем скоро, и Аладдин медленно побрел по мраморной лестнице наверх.

«Ковер – где мой летающий ковер?»

На стенах висели старые полотна. Мотивы были одни и те же: на цветущих лугах, разнеженные и располневшие, взявшись за руки, танцевали девушки и юноши. Какой-нибудь одинокий музыкант в сторонке играл на свирели или скрипке. «Это точно я».

Старшеклассники и старшеклассницы приветствовали друг друга объятьями и поцелуями, особенно много обнимались девушки. Андрей был уверен, что это делается не в силу традиции или любезности, а из чистого любопытства к телу другого человека. Он вспомнил, как Марго нарочно радостно визжала и тепло, слишком тепло, приветствовала некоторых своих одноклассников, как бы не замечая, что Андрей смотрит на нее из другого конца коридора. «Ведет себя как дура!» – шептал юноша приятелю, усмехаясь.

Ее привычка жить напоказ и обнимать всех подряд сильно раздражала его. Но когда юноша представлял себя на месте ее одноклассников, присутствие у нее ума или собственная раздражительность переставали иметь всякое значение.

Если бы джинн подарил ему три желания, разве не было бы первым, чтобы она обняла его сегодня при встрече?

Первая во всем: в учебе, в спорте, в пении, в танцах. Но какое дело до этого Аладдину? Он не такой. Все ее первенства – это как помпезный зал с золотой лепниной, в котором он всегда будет чувствовать себя неловко.

Он помнил ее танцующей на каком-то школьном празднике в прошлом году: дерзкая, вызывающая, гордая. Помнил, как на нее смотрели одноклассники. А теперь вот она еще и петь собирается.

«Хороший чай, заваренный слишком много раз, теряет вкус», – родители вечно говорят что-нибудь такое, что заставляет Андрея сомневаться.

«Рядом с ней всегда крутятся парни. Они напоминают призраков, грустных и восторженных, всегда готовых идти туда, куда она попросит».

Андрей пытался найти нужный зал, но быстро запутался в коридорах и музыкальных классах. Оказалось – на каждом этаже в этот момент проходил какой-нибудь концерт или экзамен. Звуки, доносившиеся из-за дверей, словно рассказывали о нелегкой жизни будущих музыкантов. Где-то настраивалась скрипка, изможденно выла труба, звонкий тенор обрывал мелодию, а следом слышалась ругань преподавателя.

Ему вспомнились два мучительных года в музыкальной школе. Учитель гитары, который грозился колоть иголкой руку за то, что мальчик неправильно ее держал, и даже временами достававший эту иголку из кармана, чтобы продемонстрировать, что он не шутит…

Андрей вспомнил, как он подолгу переписывал ноты, только чтобы снова не брать в руки гриф. С тех пор он не любил музыкальных школ и, пожалуй, иголок.