Четыре овцы у ручья

– Простое. Есть такая частица – «но», отменяющая все, сказанное прежде. Ты, парень, неплохо работаешь, но придется дать тебе пинка под зад и выпереть к чертовой бабушке. Ты герой, но посылаешь начальство куда не следует. Ты временами полезен, но во все остальное время приносишь только вред. И так далее. Где оно, твое «но»?

Кэптэн снова вздохнул:

– Ладно. Вот тебе мое «но». Ты герой, но начальство у тебя дерьмовое. Доволен?

– И это все? – не поверил я.

– Все, – кивнул он.

Мы снова немного помолчали, и снова сломался именно я:

– Босс, я, наверно, чего-то не догоняю. Ты меня зачем сюда позвал?

– Ну как… – кэптэн Маэр воздел глаза к потолку. – Позвал, чтобы извиниться за вчерашнее. Правильно ты меня послал. Но, думаешь, я до этого не послал директора? Думаешь, он еще раньше не послал главу правительства? Думаешь, глава правительства не послал самого Создателя? Так уж устроена эта пирамида, парень, ничего не попишешь.

Он стал барабанить пальцами по столу.

– Ясное дело, – сказал я. – Все понятно, босс, не переживай. Мы ведь не вчера родились, кое-что видели. Ты меня тоже прости за ругань и за… Можешь вычесть из зарплаты, если что. В общем, проехали. Я пойду?

– Сиди! – остановил меня кэптэн. – Сиди, я еще не закончил. Хочу, чтоб ты знал: тебя тут очень ценят. И уважают. Ты не один. Мы все тут за тебя, в любой ситуации. А мне ты вообще как сын. Усек?

Я вытаращил глаза. Чем дольше продолжался наш разговор, тем более непонятным он становился. Чего от меня хотят? На столе зазвонил телефон внутренней связи. Кэптэн Маэр схватил было трубку, но я оказался проворней.

– Дай мне! – крикнул босс. – Я жду звонка!

Вот еще. Мой кабинет, мой телефон. А ты жди звонка на свой и в своем. На проводе был один из моих ребят:

– Клайв, объявился Мухсин! Громко объявился. Взорвался в кафешке, гад. Шестеро убитых. В Иерусалиме…

Затем он назвал улицу – метрах в двухстах от моей квартиры. Я перевел взгляд на напряженное лицо Маэра и вдруг всё понял. Я. Понял. Всё. «Потому что иначе мы не смогли бы заниматься любовью», – такой была ее последняя фраза. Ее последняя услышанная мною фраза. Я аккуратно опустил трубку на рычаг и взял со стола ключи от своей машины.

– Не надо, – безнадежно проговорил за моей спиной кэптэн Маэр. – Не надо тебе туда, парень. Не надо…

Но я уже бежал по коридору, и к лифту, и – не дождавшись лифта – по лестнице, и к машине, и – под едва успевший подняться шлагбаум – наружу, по улицам, по улицам, по улицам и к желтым лентам заграждения, мимо полицейских – туда, откуда отъезжали последние амбулансы с ранеными, где суетились облаченные в пластик криминалисты, а ультрарелигиозные добровольцы собирали с земли, со стен, с мостовой, с мебели, с деревьев и кустов ошметки человеческой плоти. Лейла оказалась в четвертом по счету мешке. Черные спутанные волосы, бледная щека, раскрытые невидящие глаза. «Потому что иначе мы не смогли бы заниматься любовью…»

Меня отвели в сторонку, усадили, налили воды. Потом рядом постоянно находился кто-то: клал руку на плечо, обнимал, приносил воду, произносил какие-то неразличимые бессмысленные слова, поднимал со стула, сажал на стул, снова приносил воду и снова клал руку на плечо – неизвестно зачем и для чего. Впрочем, кэптэн Маэр предупредил меня об этом заранее: «Ты не один». А мне-то как раз больше всего хотелось остаться одному. Хотелось, но просто не было сил прогнать этого кого-то, скинуть с плеча эту руку, отодвинуть этот чертов стакан с этой чертовой водой.

Конечно, Джамиль не поверил в инсценировку. Как выяснилось впоследствии, они следили за моей квартирой из овощной лавки напротив, отрядив для этой цели двоюродного брата одного из арестованных боевиков «новой группы». Он нанялся туда в помощники и опознал Лейлу, когда та, вопреки моим запретам, вышла на улицу глотнуть свежего воздуха. Оказалось, что вот уже несколько дней подряд она выбиралась в ближайшую кафешку за утренним круассаном. Всего десять минут туда и обратно. Не сидеть же все время взаперти.

Почему пояс смертника надели именно на Мухсина? Зная Джамиля Шхаде, я не сомневался в ответе: он всегда предпочитал перестраховаться и потому не мог больше доверять единственному уцелевшему связнику, даже если тот по всем признакам заслуживал полного доверия. Почему спасся от ареста именно он? Не следят ли за ним? Не завербовали ли его? Есть ли смысл искать ответ на эти вопросы, когда можно решить проблему одним нажатием кнопки? И он таки нажал, в отличие от нас, не нажавших. Иногда кажется, что «не нажать» – значит воздержаться от действия. Но это не так: ненажатие – тоже действие. Действие, убившее мою Лейлу, а с нею еще пятерых. Вот только имел ли я право упрекать кого-то больше, чем самого себя? Ведь решение оставить на свободе Мухсина Омара принадлежало именно мне – мне и никому другому. А значит, я был причастен к ее смерти ничуть не меньше проклятого Шейха.

Я вышел на работу утром следующего дня.

– Ты уверен, что так лучше? – спросил кэптэн Маэр. – Если хочешь, дам отпуск.

– Уверен, – кивнул я.