Четыре писаки

– Не хотелось бы…

– Так вот, знай, что я путаюсь с кем попало уже несколько лет и могу тебя осчастливить любой пакостью. Испугался?

– Нет, я имею контрацептивы…

– А ты думаешь, что я бы тебя попустила без них, щенок блохастый? Ты что, совсем чокнутый? К чему ты второй презерватив, готовишь, недоумок? Тебе и один-то не по силам.

– Надёжнее для нас обоих. Что тебе не нравится?

– Ты мне не нравишься! – она спустила джинсы ниже чресел в откровенной похотливой позе, добавив свет лампы. – Первый раз живьём увидел? Больше ничего не получишь! Ты мне гадок! Если ты мне, когда и понадобишься, то много позже, как юрист с опытом. Прощай! – с этими словами она быстро оделась и вышла, хлопнув дверью.

Оставшись наедине с собой, Мэйсон осознал, что он был напрочь лишён момента адамического изумления, не воспринял произошедшее в его квартире, как нечто волнующее. Скорее, это было привычно и неинтересно. В порнофильмах было даже занятнее. Мэйсон поспешил бросить простыни в мешок для прачечной: «Ведь у неё там, наверное – клоака сущая, фу! Я должен быть сильнее всех духом и потому – не связываться с этим гадким полом впредь! Никаких, пусть самых богатых невест! Хоть дочка Ротшильда – нет! Грязны они все – пол этот мерзкий! Нет, и мазохизм – это маразм, а голубизна – не мой удел. Не нужно всё это – грязь. Окончательно и бесповоротно! А если уж приспичит разрядка такого рода, то следует использовать интернет – чисто, безопасно…» Он долго мыл руки и даже протёр мыльной губкой всё, к чему прикасалась его прекрасная гостья. Потом он долго и тщательно брился, принимал душ, полоскал горло, чистил, подравнивал ногти: «Здоровье необходимо беречь со всей тщательностью, а всё прочее второстепенно. Иначе не наживёшь солидного состояния, не достигнешь преклонных лет здоровым. Сверхчеловек по Ницше тоже не мой идеал. Но я понимаю, в какой-то степени, германских нацистов. Наверное, от того, что и сам таков по своей природе. На их месте я бы истребил не только неполноценных, но ещё и большую часть женщин, оставив немного на расплод и для спокойствия примитивных самцов». Мэйсон вспомнил отца и подумал, что тот бы, скорее всего, одобрил ход его мыслей. (Предки их вышли из британских джентри и веками прозябали, как чуть ли не совсем безземельные. Род начинал было чахнуть, но вовремя эмигрировал в Новый свет и успел там выработать устойчивых, способных выживать в любых условиях, потомков, ставших ловкими чиновниками. Отец Мэйсона сумел сколотить неплохой капитал на основе дедовского, представленный вложениями в банках и ценными бумагами. Не вся деятельность деда и отца Мэйсона была легальной и законопослушной. От того и разбогатели). Уснуть не удавалось. Мэйсон с раздражением посматривал на часы: было уже непозволительно поздно: «Так люди расшатывают своё здоровье». Он пробовал подкорректировать свой список необходимого в магазине экологически чистых продуктов, куда собирался заглянуть с утра. Но и после этого не спалось. Тогда он извлёк из чехла скрипку и умело, хотя и несовершенно, принялся извлекать из дорогого, добротного инструмента щемящие душу звуки в духе надрывных Хиндемита и Шнитке. Потом пришлось сыграть партию в шахматы наедине с собой. Будучи в своей математической школе очень прилежным учеником, Дигби закончил школу с отличием и стал силён в математике. Лишь после шахматной партии он забылся тревожным сном, но встал затемно, до зари. Тогда он забылся в набросках очередного рассказа об отвратительной гостье, вызывающей отвращение у владельца квартиры.

Линда возвращалась от Мэйсона до своего автомобиля пешком. Хотелось собраться с мыслями. На пустых тёмных улицах было несколько тревожно, но мисс Хатчинсон внушала себе всегда, что она не робкого десятка. Мимо, пошатываясь проходил верзила негр, возвращающийся из пивнушки.

– Эй, милашка, можно поцеловать тебя в губки? – раздался раскатистый, наглый бас рядом с Линдой.

В ответ она разразилась столь нецензурной и резкой тирадой, что пьяный опешил и сразу же отстал. «Надо будет впредь обуздывать свои желания», – размышляла Линда, – «хотя бы для того, чтобы не тратить время впустую, не клевать на каждого встречного красавчика. Но что это – похоть моя, или желание непременно покорить каждого, кто не поддаётся чарам? Айзек может подождать, он на моей удочке, а новичок, стало быть, должен быть непременно влюблён? А может тут скрытое желание досадить Айзеку? Дура я и не более. Так политическую карьеру не сделаешь. Айзек тоже ничего мне дать не может, кроме веселья и постели. Не с теми вожу дружбу. Но как выйти на мужчин другого круга? Нет, я всенепременно добьюсь своего: буду влиять на политику, имея свободные миллионы! И все эти жалкие самцы будут лишь вспомогательными звеньями на пути моём!»

Неожиданно Десмонду позвонил Энди Хоумер, сказав, что он уже в городе и ему надо срочно повидаться с Хатчинсоном. Десмонд возликовал: «Ура! И он во мне заинтересован!» В полдень Хоумер, недавно прибывший из Штатов, сидел в главной конторе деревообрабатывающего предприятия Хатчинсонов.