Четыре письма о любви

– Хорошо, – ответила Исабель, но ее слова были едва различимы за более громким «Отлично, святой отец!» матери.

– Прекрасно, прекрасно. – По-прежнему стоя ногами на пороге, священник немного наклонился в комнату и внимательно оглядел обеих. Он слышал о вчерашнем инциденте у паба; многие говорили даже, что свадьба не состоится. По острову циркулировали самые разнообразные слухи, и поэтому священник простоял в дверях чуть дольше, чем следовало; его розовое лицо и кроткий взгляд выражали опасливое ожидание – отец Ноуэл боялся, что признаки беды сами бросятся ему в глаза. Но ничего такого он не увидел. И слава богу, подумал священник с чувством искренней благодарности судьбе. Как же хороша жизнь, когда все идет гладко, как сейчас. Он даже улыбнулся и благословил мать и дочь движением руки, а потом повернулся и, скрипя подошвами, прошагал по коридору в обратную сторону и вышел наружу, где его окружил прохладный, но безопасный воздух Атлантики.

– Что ты ему сказал? – спросила мужа Маргарет.

– Сказал, что, по-моему, ветер подымается. Ладно, мне нужно побриться. Не возражаешь?

– Ты пил?

– Что-что?

– Я знаю, что ты выпил.

– Я исповедую этот грех в следующую субботу. А сейчас мне действительно нужно побриться.

И Мьюрис вышел. Сняв свитер, надетый к приходу священника, он уронил его на пол ванной.

– Всю жизнь… всю жизнь я только тем и занимаюсь, что подбираю крохи, которые ты мне бросаешь! – крикнула ему вслед Маргарет.

Вместо ответа Мьюрис закрыл дверь в ванную и держал ее так, пока не услышал, что жена вернулась в комнату Исабель. Похоже, ванная была единственной спокойной гаванью во всем доме. Включив горячую воду, он долго смотрел, как тает в запотевшем зеркале отражение его лица, как исчезает неровная, одутловатая кожа, растворяются морщины, становится незаметной краснота глаз. Некрасивый, подумал он, споласкивая бритву. Кто теперь за такого пойдет?.. «Сделай, сделай же что-нибудь!» – эта молитва кружилась у него в мозгу, пока Мьюрис Гор водил рукой по одряблевшему подбородку.

Снаружи галдели чайки, предвещая дождь. Мьюрис терпеть не мог, когда дождь начинался в субботу – то ли дело в учебные дни. Он всегда сочувствовал мальчишкам, для которых испорченные непогодой выходные были все равно что конфискованный взрослыми футбольный мяч. А уж сегодня дождь был и вовсе ни к чему. Дождь означал, что на бракосочетание его дочери явится все население острова. Явится и увидит это… Он провел пальцем по выбритому участку подбородка и вдруг резко ткнул себя в щеку, желая наказать себя за трусость, ощутить боль от своего падения.

– О-ох!..

Мьюрис плеснул на лицо холодной воды и дождался, пока она капля за каплей стечет в раковину. Вот уже кожа почти высохла, а он все стоял в маленькой ванной комнате, не в силах двинуться с места. Трус, вот он кто! Он боялся огорчить дочь. Боялся честно сказать ей, что ее избранник никуда не годится, потому что тогда она могла бы возненавидеть его навеки. Он боялся сделать то, что, как ему казалось, должен был сделать, – и все стоял и стоял перед зеркалом, глядя на свое отражение и молясь, чтобы произошло что-то, что сняло бы с него ответственность.

– Ты скоро? – позвала из-за двери Маргарет. Она словно почувствовала его слабость и была полна неиссякаемой решимости сделать все, чтобы свадебная машина не застопорилась и нигде не застряла. – Или ты там уснул?

– Еще две минуты!

– Ты уже целый год там торчишь!

– Так и есть, – прошептал Мьюрис и, прислушиваясь к удаляющимся шагам жены, снова повернулся к зеркалу. «Проклятый дурак, – думал он. – Проклятый старый дурак! Кем ты себя вообразил, идиот? С ним все в порядке, с этим голуэйцем. И у Исабель тоже все будет хорошо. Она сама сделала свой выбор, и ты должен ему доверять. Что с того, что тебе не нравится этот парень? Это же только первое впечатление. Что ты вообще о нем знаешь? Конечно, он немного нервничает от того, что оказался среди нас. Ему нужно самоутвердиться, как-то поставить себя. Уж наверное ему кажется, что мы все сговорились и оцениваем каждый его шаг. Давай-ка одевайся, Мьюрис Гор, нечего тут стоять. А этот парень еще может оказаться очень ничего, вот увидишь!»

Зеркало, в котором отражалось его выбритое лицо, словно отвечало ему сквозь тонкий налет пара и капель воды, но, когда Мьюрис отвернулся от раковины и открыл окно, он никак не мог отделаться от ощущения, что что-то драгоценное было вырвано, украдено из самой глубины его души.