Четыре рассказа

Он никогда не пил. Даже не курил. Не бегал за каждой юбкой. Они за ним – да. Он за ними – нет. А еще он никак не мог повзрослеть. У Мики округлился животик, изморосью стала пробиваться седина, но он так и оставался Микой.

Мама его кормила. Как не кормить? Все-таки сын, хоть и непутевый. Иногда он приносил какие-то смешные деньги. Писал слоганы для рекламных агентств. Потом злился и сутками сидел над блокнотом. Как будто выпрашивал у себя прощения. Или нет – епитимью накладывал. Мол, потешил золотого тельца, теперь неси обильную жертву на алтарь Аполлона.

Но он льстил себе, поэт Мика. И телец был в лучшем случае оловянный, и алтарь Аполлона не замечал его взноса.

Были, были в его жизни строки, которые западали в память читателя или даже случайного слушателя намертво, но что это были за строки? «У Алены Лапиной на попе две царапины», «Настоящие бобры по утрам всегда бодры» да безумное четверостишие:

К нам недавно прибыли

Наполи и Триполи.

Эти гады нА поле

Бегали и трипали

И все.

За двадцать шесть лет непрерывного стихосложения.

Аполлон наверняка хватался за свою светлую голову и рвал на ней божественные кудри. Возможно, матерился на языке древней Эллады. Но Мика был глух к древнегреческому и невосприимчив к матерщине. Он кричал:

– Я поэт!

А мама кричала:

– Ты олух! Ты камень на моей шее! Вот помру – кто тебя будет кормить?

– Кормить меня не надо! – ответствовал пасынок Аполлона. – Стихи моя отрада!

По ночам мама видела сны о том, как Мика падает с балкона, а она не может его поймать.

Где-то

Лёнчик глядел на крест, сжав кулаки. Это был очень старый крест, Лёнчик помнил его с тех пор, как впервые взял заступ и извлек из земли первого покойника. Крест был ржавым и облупившимся.

Всегда.

Лёнчик считал его своим талисманом. Крест, в отличие от соседних надгробных украшений, не становился новее. Это давало надежду, что Тот, который решает, не может контролировать всё. Крест останется ржавым и облупившимся во веки веков.

Так надеялся Лёнчик.

Но Лёнчик ошибался.

Сегодня он вернулся на работу после месячного отпуска, зашел в дальний угол кладбища, чтобы убедиться – крест не изменился, Всеобщий Хозяин до него опять не добрался… И заметил, что краска на кресте заметно светлее, чем месяц назад. И ржавчины явно поменьше.

Он молодел, этот чертов крест, как молодеет все вокруг! Не так чтобы сильно – но становился свежее и ярче, и даже торчал из земли как будто поувереннее!

Тот, который Наверху, не упускал ничего, ни единой мелочи. Все двигалось по одному закону.

Но самое ужасное – Лёнчик вдруг понял, почему так происходит. «Энтропия постоянно убывает, – всплыло в мозгу, чтобы застрять там навсегда, – второй конец термодинамики»…

Лёнчик в тупом оцепенении стоял и вслушивался в мысли, которые в первый момент казались непонятными, но тут же осваивались в его голове, как у себя дома. Он узнавал, что такое «энтропия», как тепловая энергия превращается во все другие виды энергии, как Вселенная неминуемо движется к страшной катастрофе – Большому Взрыву…

…Всеобщему хозяину было недостаточно подновить старый крест. Он упорно вбивал в голову Лёнчику то, чего тот упорно не хотел знать – физику…

Тут

Мика устроился на работу впервые в жизни только после маминого инсульта. Проблема заключалась даже не в холодильнике, который вмиг опустел. Это бы Мика еще вытерпел. Но когда в туалете не обнаружилось свежего рулона бумаги, он запаниковал.

Он вдруг понял, что имела в виду мама.

«Я умру!» оказалось не абстрактной угрозой. Мама на самом деле могла умереть, и тогда… В голове не укладывалось, что, собственно, случится «и тогда». Какой-то холодный кошмар. Пустота. Разруха.

И полное отсутствие пипифакса.

Мика даже не крикнул по обыкновению:

– Я поэт!

Он позвонил однокурснику Корнилову, который уже давно звал его к себе – поработать. Корнилов писал сценарии для сериалов, ему нужны были идеи. Ему нужен был размах. Благородное безумие. Да хоть что-нибудь свежее, в конце концов. Ему нужен был поэт Мика.

Но раньше Корнилов мог рассчитывать только на гневную отповедь в духе: «Подавись своими грязными грошами». Теперь Мика позвонил сам и дрожащим от стыда голосом попросил «Дай чего-нибудь пописать». Корнилов дал «чего-нибудь» – комедийный сериальчик, который наполовину состоял из чужих песен. Нужны были только прокладки между песнями, но у самого Корнилова руки все никак не доходили.

Мика принял заказ с благодарностью… и заодно выпросил ноутбук. Компьютера у него дома никогда не было.

Он принес сценарий через неделю, хотя работы там было на день.

И он получил свои первые «изи мани» – пятьсот полновесных долларов. Хотя Корнилову и пришлось потом переписать половину. Но Корнилов пошел на это.

Он любил Мику, как любят котенка с переломанной лапкой. Мику все любили именно так.

На вырученные деньги сценарист Мика заплатил за квартиру (мама пять раз напомнила), накупил пельменей, рыбных консервов в масле… и много-много рулонов туалетной бумаги.

Где-то