Четыре рассказа

Нет, он не избегал маму, посещал почти каждый день… Ну, если не нужно было сотворить трудовой подвиг… Он ежедневно, в 17.00 звонил ей, если не мог прийти. У койки веселился и хвастался, давая маме возможность гордиться своим сыночком, который взялся-таки за ум.

Но потом, дома, один на один с телевизором, Мика начинал паниковать. Ему представлялось, что вот прямо тут, на столе, будет стоять гроб. А в нем…

Мика не давал себе возможности думать об этом долго. Над ним всегда висел очередной дедлайн, и метроном в голове отсчитывал: «До сдачи серии осталось…»

Где-то

Лёнчик вернулся домой. В серый дом со скромной табличкой «Институт физики».

И плевать на Того, кто всем рулит, – пусть это даже была его затея – Леня все равно был счастлив. Его окружали сумасшедшие люди, которые были его братьями. Колченогий деревянный стул был, казалось, создан для его, Лёнчика, седалища. Экспериментальная установка, с виду непонятная и зловещая, слушалась его рук, как любимая лошадь верной уздечки.

И формулы…

Он играл с ними, они были для него песнями и стихами, будили фантазию, заставляли грустить и смеяться. Вся жизнь была подчинена формулам, она текла по ним, как река по руслу… Нет! Как вода по трубам, заранее проложенным в определенном направлении. По одним – чистая и свежая, по другим – грязная и отработанная.

Теперь Лёнчик знал, что его вынесло течением в правильную трубу. Пусть трубы созданы кем-то другим, пусть кто-то другой стоял у вентилей… Разве это было важно? Когда Леня вчитывался в формулу, он видел четкий и ясный закон, закон всеобщий. И это его примиряло с детерминизмом бытия, с существованием судьбы. Теперь он знал, что им управляет не КТО, а ЧТО, не личность, а закон. Что стыдного в том, чтобы подчиняться закону?

Тут

Однажды Мика упал в обморок прямо в больнице. Хорошо еще, что из маминой палаты успел выйти. Его деловито, без ненужной паники, привели в чувство и предъявили очень недовольному врачу. Тот после несколько небрежного осмотра сообщил, что опасности никакой нет.

– Вы как часто спите? – спросил врач.

– Часто, – ответил Мика, – стараюсь каждый день.

Врач сухо обматерил его и прописал, во-первых, ежедневный восьмичасовый сон, во-вторых, не меньше одного выходного в неделю. А раз в полгода – двухнедельный отдых подальше от дома. Мика, который уже давно ни с кем не спорил, пообещал выполнить все в точности.

И очень удивился, когда в воскресенье утром врач объявился у него дома. Одет врач был по-походному: камуфляж, кирзовые сапоги и широкополая панама.

– Мы едем на рыбалку, – сообщил он Мике. – Оденьтесь потеплее. И давайте быстрее, нас ждут.

Все слабые доводы Мики о срочной работе, о недописанной серии, о странности происходящего врач даже не стал оспаривать. Они просто пролетели сквозь утреннего гостя, как солнечные зайчики сквозь идеально вымытое окно. Мика еще продолжал спорить, но уже одевался в практичное и теплое. Врач доброжелательно, но нетерпеливо молчал. Рот открыл только раз, когда Мике позвонил Корнилов и стал требовать «как-нибудь ускориться». Врач по лицу Мики понял, что кто-то пытается сбить пациента с пути истинного, отобрал трубку и сообщил:

– Я – Михаил Валентинович, врач Михаила Петровича. Он мне срочно нужен… Нет, отложить нельзя, потому что он может умереть, всего доброго.

Мобильник так и остался у Михаила Валентиновича до конца рыбалки. Он несколько раз звонил, врач проверял – и дал Мике пообщаться только один раз, с мамой.

Мика поначалу дергался, прикидывая, как и когда он будет наверстывать упущенное, но в лодке, куда его усадили бодрые друзья врача, вдруг успокоился. А когда у него – единственного из всех – начался бешеный клев, все мысли о работе вообще выветрились.

И до самого вечера, до возвращения с богатым уловом («Новичкам всегда везет!») Мика словно жил в другой вселенной. Да и по возращении в квартиру он не ринулся к компьютеру, а сел чистить окуньков. Потом жарил их. Ел с аппетитом. За клавиатуру сел только в час ночи, но писать ничего не стал. Вместо этого он перечитал присланное ему задание, нахмурился и набрал Корнилова:

– Не спишь? Ну да, я тоже… Нет, не написал… Слушай, – тут Мика на миг обомлел от собственной наглости, – мне посерийник не нравится, можно, я перепишу? Ну и что, зато лучше будет… А я все равно перепишу…

Где-то

В лабе это называлось «трындеть».

– Потрындим? – предлагал, например, завлаб Коля и хитро косил зеленым глазом.

И все радостно соглашались. Темы были самые разные, от смысла жизни до женских ножек, но, правду сказать, ножки мелькали в разговорах не так уж и часто. Обычно трындели на профессиональные темы. Коля очень любил задать заковыристый вопрос о сути материи, а потом, когда глотки уже сорваны и мэнээсы хватают друг друга за халаты, он неожиданно предлагал решение, простое и изящное. Лёнчик сильно подозревал, что Коля заранее знал все ответы, хотя тот клятвенно заверял в обратном.

Но сегодня они трындели на неприятную тему.

– Мне скоро уходить, – сообщил Коля с нетипичной для себя грустью.