Четыре сестры

Четверых детей встретила Рене, метрдотель.

– Юпитер? – спросила она не особо любезным тоном – видно, слишком много улыбалась, бегала, обслуживала и благодарила.

У нее были обвисшие черные волосы, складки в уголках рта и морщинки у глаз.

– Если она не хочет вылететь с работы, в ее интересах найти хорошее оправдание для начальства. Сегодня мы вкалывали без нее!

– Мамы здесь нет? – удивилась Дезире. – Где же она?

– Если бы я знала. Ладно, мы тут работаем.

– Где мама? – закричал Гарри. – Где мама?

В дверях кухни появился мужчина.

– Что происходит, Рене? Почему этот сопляк орет?

– Ничего, патрон, это мелкие Юпитер.

Мужчина смерил их взглядом одного за другим.

– Парочка черных, парочка белых, – ухмыльнулся он. – Она борется за равновесие рас?

Гортензия шагнула вперед и посмотрела ему в глаза.

– Видели бы вы остальную родню! У Сяо Цяня папа из Пекина. Рамаджилайян и Рамадимайян, близнецы, их отец из Калькутты. Кордобес и Эменергильдо соответственно из Перу и Милана. Ах, я еще забыла Инотена, маленького финна. Поэтому мама Юпитер говорит на семи языках!

Мужчина смотрел на нее, открыв рот от удивления.

– Она издевается над тобой, Леон, – устало сказала Рене.

Она проводила их к дверям. В самый последний момент наклонилась и шепнула:

– Со справкой он ничего ей не сделает. Пусть принесет справку от врача…

Они снова оказались на улице перед закрытой дверью. Мозг Гортензии начал подавать тревожные сигналы. Где же тетя Юпитер? Почему она не работала сегодня в «Быке на веревочке»?

– Она не могла вернуться домой?

– В таком случае мы бы встретились.

– В таком случае мы бы устроили пикник с ней.

– Или она уволилась. Нашла лучшую работу. Ушла, потому что нашла лучшую. Более денежную. Не такую утомительную.

Они прошли по улице Вивьен, по площади Биржи и свернули на улицу Лафит, чтобы выйти на Пилле-Виль. Поднялись по большой лестнице с ковром, потом по маленькой без ковра, которая извивалась. Наверху Гортензию одолело нехорошее предчувствие. Но из одной двери показалась мордашка Мохаммеда Эссаира.

– Я не буду петь! – прокричал он зычным голосом. – Нет-нет-нет, я не буду петь!

Он захлопнул дверь и исчез.

– Чокнутый, – заявила Дезире.

Гортензия была благодарна Мохаммеду за то, что тот разбил злые чары, заледенившие их сердца еще в «Быке на веревочке».

Они постучали в обе двери, кухню-столовую и гостиную-спальню. Никого. Все же они еще чуть-чуть надеялись. Посмотрели в душе, за ширмой. Поискали везде, где можно. Но здесь почти все было видно с первого взгляда. Пришлось признать очевидное. Юпитер не было.

* * *

Около полуночи Гортензия встала. Мелкие спали, наевшись изрядной порцией ракушек с мятой и сыра, принесенных мадам Эссаира. Беднягу Гарри усыпили зубная боль и горячее молоко, которое Гортензия приготовила ему перед сном.

Она взяла телефон, тихонько унесла его, прижав к животу, на другую сторону коридора, к кухне.

Итак. Не двигаться. Подумать. Попробовать. Попробовать любой ценой. Или я расплачусь, подумала она, стоя в темном коридоре. Задавать себе правильные вопросы и пытаться ответить на них разумно, вот оно что… Она вздрогнула. Что-то – или кто-то – зашевелилось в темноте.

– Кто здесь? – спросила она с бешено колотящимся сердцем.

И пошарила по стене, даже не думая, что, может быть, ее подстерегает опасность. Гортензия всегда предпочитала боль неизвестности. Она включила свет.

– Что ты, черт побери, здесь делаешь, Мохаммед? – спросила она строго, но с изрядным облегчением.

– Сама видишь. Это ты меня разбудила.

Он лежал, закутанный в спальный мешок, под чугунным краном, который давно не работал. Темные брови хмурились под светлыми волосами.

– Почему ты не спишь дома?

– Жарко. Тесно. Фольклорично.

Помедлив, она заметила шепотом:

– Почему ты никогда с нами не разговариваешь?

– А что говорить?

На это Гортензия не знала, что ответить. Она пожала плечами.

– Спокойной ночи, – сказала она, входя в кухню, а он отвернулся к стене, чтобы спать дальше.

Она зажгла свет и встала перед кулером с горячей водой. Юпитер приклеила к нему большую карту Парижа. Все округа были обозначены разными цветами. Гортензия подошла ближе, всмотрелась в голубой округ, тот, в котором она находилась, довольно долго искала и наконец нашла улицу Пилле-Виль… и вздохнула. Что искать? Как? Иголку в стоге сена и то найти легче. Достаточно сжимать сено горстями… и когда вы вскрикнете «Ай!», значит, иголка сама вас нашла! Проще некуда.

Париж – другое дело. И что в нем искать? Театр? Театров в нем больше, чем в любом другом городе. Гортензия отступила назад с намерением сесть на табуретку, зная, что она стоит между столом и холодильником. Вдруг она наткнулась на чью-то ногу. И молниеносно развернулась.

– Ты не спишь, Мохаммед? – прошептала она, раздосадованная, что дважды за десять минут ему удалось ее напугать.

– Нет. Ты что-то ищешь?

– Да. Но сама не знаю что, – призналась она.

– Дашь мне стакан воды?

Она открыла кран, наполнила два стакана, дала один Мохаммеду. Второй выпила сама, задержав дыхание. Парижская вода плохо пахла и была гадкой на вкус.