Четыре сестры

– Я побоялась дать ему лекарство, – сказала Энид. – Вы всегда говорите, что я слишком маленькая и ничего не знаю.

– Так и есть. Ты правильно сделала.

Гортензия подумала, что она и сама не очень большая, не только в плане лекарств, но и в качестве «опоры брошенной семьи без гроша». Она пожалела о музее Гревен, где ее пятьдесят евро растаяли как воск.

– Ложитесь, я согрею молоко и найду таблетки.

Гортензия погасила свет в комнате и вышла через коридор в кухню. Там она открыла мини-холодильник, взяла начатый пакет молока (он был единственным!), налила в кастрюльку, включила электрическую плиту. И села за стол подождать, пока согреется. Слезы закипали в горле, но тут легкая рука бесконечно ласково коснулась ее плеча.

– Ты справляешься как военачальник, дочка, – сказала Люси Верделен. – Но обещай мне, что никогда больше не будешь гулять ночью одна по этому городу.

На маме были лыжный комбинезон, норвежская вязаная шапочка, варежки из мериносовой шерсти. Она огляделась.

– Куда бы мне положить лыжи? До чего здесь тесно. Он очень славный, этот инспектор. Думаю, на него можно положиться.

Гортензия уставилась на мать.

– Как ты выдерживаешь, закутанная во все это? Лето на дворе, мама.

Она невольно улыбнулась, несмотря на подступавшие слезы. Люси поцеловала ее в ухо.

– Вот ты и улыбаешься, уже хорошо. Смотри за молоком, детка.

Гортензия вскочила и отодвинула кастрюльку. Она открыла упаковку парацетамола, пока мама наливала молоко в чашку.

– Сколько ему дать?

Мама с ласковой и успокаивающей улыбкой вложила нужную дозу в руку дочери. Гортензия смотрела не шевелясь.

– Как мне быть? – прошептала она во внезапном приступе отчаяния. – Как быть? Я не могу им сообщить, что тетя Юпитер, может быть… И не могу сказать, что у нас осталось два евро семнадцать сантимов и на дантиста этого не хватит!

Мама обняла ее и крепко прижала к себе.

– С Юпитер ты подожди немного. Может быть, она успела выбраться из «Фэнтези-Театра», когда он рухнул. А насчет денег – дай мне три минуты.

Ровно три минуты понадобились Гортензии, чтобы выйти из кухни, пересечь коридор, вой ти в комнату и дать Гарри молоко с парацетамолом.

В полутьме она увидела, что он бьется щекой о подушку. Энид уже спала. Она села на край матраса рядом с Гарри и положила прохладную ладонь ему на лоб.

– Вот, выпей. Сейчас пройдет.

Она еще посидела и подержала руку у него на лбу, потом встала и направилась в кухню. Маленькая тень Мохаммеда приподнялась между двумя дверями, закутанная в спальный мешок.

– С кем ты говорила?

– С Гарри, – ответила она. – У него зубы болят.

– Нет. Там. В кухне. Там кто-то есть?

Его большие черные глаза смотрели на нее снизу вверх.

– С мамой, – призналась она, помедлив. – Она умерла, но, когда мне нужен совет, она приходит помочь.

– А я могу ее увидеть?

– Нет, ты не можешь. Ложись, спи.

Она вошла в кухню.

– У меня есть идея! – сказала Люси Верделен.

* * *

– У меня есть идея! – сказала всем Гортензия на следующее утро.

11 Призрак работает сверхурочно

Этот день выдался для Фреда Верделена одним из самых хлопотливых в его жизни призрака. Во-первых, Женевьева.

У нее начинался обеденный перерыв. Она закрыла киоск месье Мепуледа и побежала туда, куда ей до смерти хотелось с самого утра: в парусную школу. Там она нашла свободного на вид инструктора с подбородком как у Джорджа Клуни. Он, улыбаясь, смотрел, как она идет к нему, хорошенькая, белокурая, запыхавшаяся.

– Добрый день! – выпалила она.

– Привет! – любезно встретил ее Подбородок-Джорджа-Клуни. – Ты хочешь брать уроки? О, да я тебя узнал, это же ты…

– Да! – подтвердила она. – Я хотела спросить… Случайно кто-нибудь не…

– Если ты, – перебил ее Подбородок-Джорджа-Клуни, – наводишь справки насчет моих вкусов, мое любимое мороженое – кофейное.

– Никто ничего не оставлял для меня вчера?

Он огляделся. Серфингист в непромокаемом комбинезоне выходил из раздевалки с ярко-желтой доской. Дети выбирали оранжевые и розовые спасательные жилеты.

– Что, например? – спросил Подбородок. – Любовное послание?

Женевьева залилась краской. Именно эту минуту выбрал ее отец, чтобы появиться: в полосатой пижаме – небесно-голубой, облачно-голубой, грозно-синей, – небритым и непричесанным.

– Почему бы сразу не описать ему твоего любимого? – шепнул он ей. – Меньше времени потеряешь.

– Ой, брось! – рассердилась Женевьева.

Подбородок удивленно уставился на нее:

– Я не хотел тебя обидеть. Нет, вчера никто ничего для тебя не оставлял. Тебя ведь зовут Женевьева, да?

– Откуда ты знаешь?

– Единственная красивая девушка на пляже не в купальнике.

– Я работаю, – сказала она мягче.

– Я тоже. Но я ловко устроился.

– Ладно, спасибо.

– Ты работаешь, а потом? Мы собрались сегодня вечером в кино всей компанией.

– Спасибо, нет.

Она уже уходила.

– Как его зовут? Того, с посланием? Чтобы я знал, на случай, если он еще зайдет…

Она помахала ему рукой и ничего не ответила. Фред Верделен последовал за ней.

– Ты никогда не найдешь себе мужа, бедняжка моя, если будешь так отвечать парням.

Она забыла улыбнуться. Он по-отечески взял ее под локоть.