– Самоклеящиеся конверты, количество: 30 шт
– Удобрения для герани, количество: 500 мл
– Кошачий паштет, количество…
Женевьева вздохнула, кликнула и стерла все. С нее было довольно. Кончиком пальца она почесала Роберто за ухом. Потом подперла щеку кулаком и уставилась на белый экран и курсор, мигающий в ритме сердца.
Вдруг она уткнулась лицом в скрещенные руки и тихо заплакала. Роберто вытянул шею, обнюхивая ее волосы и виски. Она подняла голову. Мокрые глаза встретились с медовыми глазами кота.
– Вот идиотка, а? Ты можешь мне сказать честно.
Она погладила его по спине. Роберто потянулся, вылизал между когтями и как ни в чем не бывало положил передние лапы на клавиатуру. Женевьева перестала плакать. Она уставилась на экран, на котором Роберто писал – именно писал, и какой ответ!
Ошеломленный взгляд Женевьевы метался с экрана на кота, с кота на экран.
– Дура! Ты прав! Я дура! Дддууууррррааааа!
Женевьева уткнулась носом в мягкую шерсть кота.
– Ты не поставил восклицательный знак, – сказала она.
И засмеялась.
– А мне как раз хочется моллюсков! – воскликнула Шарли. – Тебе нет?
Женевьева ущипнула себя за нижнюю губу и содрала кусочек мертвой кожи.
– Моллюсков и мидий, – добавила Шарли со вздохом.
Она взяла молоток и прибила две поперечные дощечки к деревянной конструкции. Отступив на шаг, оценила результат.
– Что ты делаешь? – спросила Женевьева, как будто только сейчас увидела, чем занята старшая сестра уже больше часа.
– А ты не видишь? Бью мух молотком.
Женевьева вскинула глаза. Шарли наморщила нос.
– Да, я над тобой смеюсь. Уже который день мне кажется, что я обращаюсь к даху[86]
с альпийских лугов.– Извини, – тихо сказала Женевьева. – Я не в лучшей форме.
– Что происходит, милая? – воскликнула Шарли, выпустив молоток и обнимая сестренку. – Ты выглядишь такой несчастной!
Женевьева молча отстранилась.
– Мне надо отгулять неиспользованный отпуск, – продолжала Шарли. – Поедем куда ты скажешь. Когда ты скажешь. Или, если хочешь, я перестираю все накопившееся белье.
Женевьева улыбнулась.
– Хочешь, я помогу тебе закончить эту беседку?
– Я не решалась тебя попросить.
Она протянула ей гвозди и молоток, и они вместе принялись за работу. Чуть больше часа спустя беседка была готова. Дикому винограду и молодой оливе в новых расписных глиняных горшках было теперь на что опереться.
– Базиль бы обалдел, – пробормотала Шарли. Странным голосом.
Женевьева молча обняла сестру за плечи. Шарли спросила:
– Польем?
Они полили.
Шарли выключила радио и задумчиво налила в стакан холодного лимонада.
– Думаю, встреть я Базиля сейчас, – сказала она, – дала бы ему хорошую затрещину.
Женевьева кивнула, толком не расслышав. И в очередной раз содрала омертвевшую кожу с губы.
Зазвонил мобильный Шарли. Она поставила стакан и посмотрела на высветившийся номер. Нет, это был не тот, которого…
– Алло?.. Мадам Коменчини, добрый день… что?.. КАК?!!
В зале ожидания они были одни. Слышался звон стекла, звяканье ложечки о стакан, какое-то инопланетное попискивание приборов, все это не особо успокаивало. Инспектор Валери Клотильд ласково погладил Гортензию по голове и заговорил, чеканя каждое слово. Гортензии даже показалось, что она больна. Но инспектор Клотильд, как и большинство взрослых, когда обращаются к детям, этого не сознавал.
– Женщина, которую вы увидите, – одна из двух последних выживших, – сказал он, – но ее не опознали. При ней не нашли никаких документов. Рядом тоже. Есть разные возможности выяснить, кто она, но на это уйдет время. Если это твоя тетя Юпитер, лучше узнать это сейчас, правда?
В дверях появилась медсестра.
– Вы можете вой ти. Только ненадолго. Она спит.
– Готова? Ты не обязана, Гортензия.
– Все хорошо.
Инспектор взял Гортензию под локоть, и, пройдя по коридору, от пола до потолка обшитому зеркальным пластиком, они вошли в палату номер 112.
Гортензия зажмурилась, глубоко вдохнула и открыла глаза.
На высокой металлической кровати кто-то лежал. Часть лица была скрыта под повязками. Гортензия подошла ближе. Валери Клотильд остался стоять у двери, под табличкой «112», держась левой рукой за правое запястье.