Четыре сестры

– Вспомни мою бедную тетю Валериану, она не смогла прийти посмотреть на тебя сегодня. Вспомни последний раз, когда… ты ее видела. Она так гордилась тобой, когда… ты сыграла перед ней свою роль. Ты помнишь?

Гортензия подняла голову и показала нечто, похожее сейчас на маленькую вареную редиску, – на самом деле это был ее нос. Как ни странно, она улыбнулась.

Брови Энид поползли вверх. Деде посмотрела на Мюгетту как на чудо.

– По-чему… По-чему, – выговорила Гортензия, надрывно всхлипывая, – почему тетя Валериана не пришла?

– Болят печенки-селезенки, – мрачно ответила Мюгетта.

Гортензия покатилась от смеха. Когда прошел момент удивления, остальные тоже засмеялись, хотя ни Энид, ни Деде не поняли юмора.

Гортензия вскочила и бросилась в кабинку. Услышав, как ее рвет, все вздохнули с облегчением.

Она вышла через сорок две секунды.

– Мне… получше.

– Быстро! На грим! – рявкнула Деде, выталкивая ее из туалета.

Она улыбнулась Энид и Мюгетте.

– Придется попотеть, чтобы сделать героиню восемнадцатого века из этого пугала, попавшего под ливень!

Энид и Мюгетта вернулись к остальным в зал, который был уже полон. Они сели на места, которые им заняли. Место Беттины еще пустовало.

– Где ее носит? – пробормотала Шарли.

– Еще есть вррремя, – сказала мадам Коменчини. – В театррре никогда не начинают вовррремя.

Жалея сидящих позади зрителей, мадам Коменчини не надела сегодня один из своих знаменитых тюрбанов, зато все взгляды были прикованы к ее синему платью с большими желтыми розами.

– Я пойду посмотрю, – решила Дениза.

– Она скоррро пррридет.

Беттина между тем снова стояла за колонной под мрамор, откуда могла всех видеть, оставаясь невидимой. Все было бело вокруг. Все белее и белее, потому что народу становилось все меньше. Редкие запоздалые зрители.

Он еще мог прийти. Если, например, работал допоздна.

Проходили минуты. Шел снег.

Шел снег. Проходили минуты.

Задребезжал звонок, холл опустел, двери закрывали.

– Сейчас начнется, мадемуазель, – сказала ей билетерша. – Вы кого-то ждете?

– Нет, – ответила Беттина и почувствовала, что краснеет.

Наконец она пробралась к своему месту и села рядом с мадам Коменчини.

– Что еще с тобой случилось в такое время? – заворчала на нее Шарли.

– Я была в туалете, – прошипела Беттина, – нельзя, что ли?

Она услышала, как Энид с Гулливером прыснули.

Беттину так и подмывало перепрыгнуть через ряд коленей и методично расцарапать им щеки. Но было поздно, уже гас свет.

В одну минуту мир для Беттины превратился в разоренный пейзаж после двенадцати циклонов. Поэтому прошло довольно много времени, прежде чем она узнала в красавице с локонами и губами, с которых вся публика не сводила глаз, эту странную зверушку Гортензию. Свою младшую сестру.

* * *

Когда до Беттины доходит, она поворачивает голову и смотрит на трех сестер. Как будто ей с трудом в это верится. Она видит слезы в глазах Женевьевы.

И только тогда она начинает слушать. Она слушает Гортензию и смотрит на нее впервые за долгое-долгое время.

Героиню на сцене тоже зовут Гортензией. В пьесе рассказывается, как юная провинциалка вынуждает влюбленного в нее Розимонда, парижского щеголя, очаровательного, но неисправимого позера, сказать ей: «Я вас люблю». Этих слов он никогда не произносил, убежденный, что будет смешон. Разумеется, в конце он понимает, что смешон тот, кто молчит.

У Беттины текут слезы. Боже мой, думает она, что со мной, только не сейчас! Не здесь! При всем народе! Слезы льются с удвоенной силой. Какая самодовольная, самонадеянная штучка, ты сама такой же щеголь, он не пришел, вот и получай то, что заслужила.

Розимонд на сцене обнимает Гортензию и страстно целует. Так чудно видеть, как их Гортензию, странную зверушку, обнимает и целует парень.

– …Эту любовь я скрывал от вас лишь из несказанной гордыни…

Беттина тихо плачет.

Рука мадам Коменчини ласково сжимает ее локоть. Наверно, мама Денизы услышала, как она хлюпает носом, и хочет ее утешить.

Почему же Мерлин не пришел?

* * *

В первые сутки после спектакля Гортензия почувствовала, что взгляд окружающего мира на нее изменился. Телефон звонил не переставая. С ней хотела поговорить Деде. И Теодор. И Жюль. И Овид. И…

Шарли теперь обращалась к ней как ко взрослой. Базиль тоже. Словно она выросла на три десятка лет. Женевьева не знала, как ей угодить, заласкивала, закармливала сладостями. Беттина поглядывала на нее со странным выражением. А Мюгетта была так счастлива, как будто сама сыграла роль.

Мадам Латур-Детур, учительница французского, подошла к ней через день в городе, в лавке месье Шантмерля, где Гортензия покупала лук-шалот, «Туалетный утенок» и кукурузу в банках.

Их диалог был, по обыкновению, очень в духе графини де Сегюр[35]:

Мадам Латур-Детур (ласково). Я даже не успела сказать вам «браво», Верделен, вас окружала такая толпа, но я очень за вас рада.

Гортензия (скромно). Спасибо, мадам.