Четыре сестры

Настал момент, когда Шарли, которая пришла навестить мать после лицея, включила телевизор, где мужчина на экране кричал: «Я расскажу об этом моей жене Энид!» Это был фильм с Джерри Льюисом и Дином Мартином. Люси посмотрела на Фреда. Фред посмотрел на Люси. И они хором сказали:

– Шарли, вот твоя сестра Энид!

Шарли не слишком удивилась. Она сама была обязана своим именем героине «Тени сомнения»[40]. Круг замкнулся.

– Неблагодарная! – сказала Шарли младшей сестренке.

– Ну и пусть. Все равно мне нравится время от времени называться Жюлией.

– Слава богу, маме не пришла в голову эта несуразная идея со мной! – воскликнула Беттина, которой досталось имя в честь знаменитой курносой манекенщицы 1950-х годов. – Прикиньте, если бы по телевизору шел вестерн или опера, меня могли бы назвать Стеллой Даллас или Хильдегондой.

– А ты, Гортензия?

– Что?

– Что ты больше всего любишь?

– Ну вот как сейчас. Держать старину Роберто на коленях и слушать, как вы говорите глупости.

Огонь в камине выглядел уже не так мрачно, пламя вздымалось до самого дымохода, освещало комнату и лица пяти сестер. Гортензии показалось, что ничего страшного случиться не может. Мюгетта обязательно выздоровеет. Должна выздороветь.

– Я забыла! – добавила она. – Я люблю, когда нас навещает тетя Лукреция…

– Эта девчонка спятила.

– …потому что обожаю ее провожать!

Женевьева вдруг оборвала смех и прикусила щеку.

– Слушайте.

– Нет, ради бога, ты же не…

Но Женевьева отлично слышала. Ни одна из них не решалась встать и выглянуть в окно.

– Посмотри, Энид. Пожалуйста.

Энид повиновалась. Но мотор «твинго» они и так узнали бы из тысячи. Какой смысл отрицать очевидное? Возвращалась тетя Лукреция.

19 Что промокло в январе, заржавеет в феврале

Никто не двинулся с места. Даже Роберто на коленях у Гортензии. Даже Ингрид на голове у Энид. Может быть, из кухни и послышался легкий шорох Майкрофта где-то в трубах. Да и то не наверняка.

– Кто произнес имя тети Лукреции? – проворчала Беттина.

– Та ведьма! – хором вскричали сестры.

Когда тетя Лукреция позвонила в дверь, открыли ей не сразу. Но все-таки наконец открыли.

– О! – воскликнула Шарли, изобразив удивление. – Ты что-то забыла?

Тетя Лукреция помахала в воздухе бумажкой с таким видом, с каким, должно быть, Христофор Колумб демонстрировал золото истребленных им индейцев.

– Чек!

Все мысленно закатили глаза. О нем-то они и забыли…

– Не слишком ли рано? – заметила Шарли с едва уловимой язвительной ноткой. – Еще только двадцать пятое.

Юмор был для тети Лукреции чем-то вроде очень бедного родственника. Замечание Шарли она поняла буквально и широким жестом протянула чек.

– Вовсе нет. Держите, мои дорогие.

Шарли сложила чек и спрятала в карман, подумав, что надо, наверно, пригласить тетю выпить чего-нибудь горячего. Все-таки на улице холодно, идет снег, а она специально вернулась…

В ту же минуту Роберто увидел Делмера, а Делмер увидел Роберто, Ингрид же услышала шуршание в трубах.

Гортензия ненароком открыла дверь кухни. Обе кошки юркнули туда. Делмер бросился вдогонку. Тетя Лукреция взвизгнула.

– Делмер! Ах, не говорите мне, что в кухне никого нет!

Все сделали большие невинные глаза.

– Теперь там Делмер.

Тетя Лукреция снова выдала залп чихов. Девочки столпились вокруг.

– Не переживай. Мы о тебе позаботимся.

– Приготовим чай.

– Грог.

– Мы будем обращаться с тобой как…

– Как будто ты ВИП!

– Точно. ВИП.

Тетя Лукреция вздрогнула:

– Как это, нахалки… Какая я вам выпь?!

Беттина Весна

1 Весеннее прет-а-порте

Иногда Беттина думала, что, не будь у нее сестер, ей было бы от этого ни жарко ни холодно. Она предпочла бы столько же… братьев. Или еще лучше – близняшку. Вторую себя.

Чаще всего она думала так весной, потому что весна – особенно тяжелый период для девочки, у которой четыре сестры.

Весна всегда начиналась с весенней аллергии Энид. И с отсутствия Базиля, который уезжал на десять дней к своему брату, виноградарю в Оранже.

Наконец все понимали, что она (весна) пришла, когда Шарли, старшая сестра, врывалась в гостиную и, вместо того чтобы рявкнуть: «Реши тельно, здесь бардак как у козла в желудке!», спрашивала:

– Что скажете, как вам мои колени?

Ч то-то смутное, вроде набата, звучало в головах у сестер.

– Что скажем?..

– О чем?

– Да, о чем?

– О моих коленях!

– Что мы о них скажем?

Это была не коллективная глухота, но естественная оторопь: никогда в другие времена года коленные чашечки Шарли не бывали темой для разговора.

Эта весна не стала исключением.

Энид, Женевьева, Беттина и Гортензия смотрели на старшую сестру. Приподняв юбку, Шарли вертелась, показывая анфас и в профиль упомянутые суставы.

– А что? – недоверчиво спросила Энид.

Это могла быть западня. Типа тех, что расставляла Пелагия Неве, учительница в школе верховой езды. Она спрашивала с таким лицом, будто только что с любовью приготовила вам нормандский торт:

– Кто видел «Титаник», поднимите палец!

Хоп! Энид и все ученики поднимали пятнадцать пальцев с надеждой, что им перепадет кусочек торта.

– Все? – шелестела Пелагия Неве. – Браво. А кто видел дважды?