Он отпустил Беттину и еще два куплета кружил на полуметре терракотовой плитки Дезире, которая заливалась смехом и была на седьмом небе.
Он отпустил Дезире и повел Энид в спотыкающемся танго.
Он отпустил Энид и быстро-быстро закружил Гортензию, как кринолин, вокруг себя. Пошатываясь, она упала на скамью.
Танкред сделал паузу. Он немного вспотел. Налил стакан воды, выпил, вытряхнул последние капли себе на голову.
– Дальше не помню, – извинился он. – Только конец.
И он склонился перед Шарли.
Сестры догадались, что все предыдущие минуты были только лишь ради этой. Он станцевал со всеми только для того, чтобы потанцевать с ней. Он хотел было прижать ее к себе, но Шарли отстранилась. Они танцевали на расстоянии двадцати сантиметров друг от друга.
Танкред и Шарли танцевали молча еще несколько секунд, потом все зааплодировали. Розовые пятна на ухе Шарли (заметила Женевьева) добрались уже до подбородка.
– А ну-ка баиньки! – скомандовала она наконец. – Мелкие уже спят на ходу.
– Неправда, – пробормотал Гарри, открывая закрытый глаз. И тут же снова закрыл его.
Перед сном Энид забежала сделать пипи и заодно перемолвиться словечком с Гномом Спуска Воды.
Нырнув в постель, она зашептала привычное
– Ты спишь? – шепнула Энид Дезире, которая ночевала в ее комнате.
– Ммм-неа.
– Ты видела, как Танкред?..
– Что?
– Как он обнял Шарли, а она не захотела.
– Ммм-да.
– Она невеста Базиля.
– У мамы есть кузина Антуанетта, так у той три мужа.
– Так бывает? – удивилась Энид.
– Она справляется.
– Ничего не говори Базилю. А то все полетит кувырком.
– Я не скажу… Спать.
– Ты была когда-нибудь влюблена?
– Мммм. Не знаю.
– Колись.
– В Анатоля Нибожемоя. Я тебе про него рассказывала.
– А я в Гулливера.
– Я знаю… Спать.
– Не совсем влюблена. Но он любит пироги с тыквой, как я. Ненавидит кофейное мороженое, как я. Я считаю, что это знак. Мама вышла замуж за папу, потому что только он один играл с ней в мини-гольф и не боялся показаться смешным. Она так рассказывала.
В темноте Дезире открыла глаза – сна уже не было ни в одном – и повернулась к Энид, привстав на локте.
– А мои родители все время собачатся, потому что денег нет.
– Ты имеешь в виду дядю Флорантена и тетю Юпитер?
– Других родителей у меня нет. Мама говорит, что у нее нет больше сил работать по пятнадцать часов в день. А папа отвечает, что артист работает двадцать четыре часа в сутки.
– А кем работает твоя мама?
– Она встречает людей, когда они приходят в ресторан, говорит им, за какой столик сесть, и спрашивает, будут ли они аперитив.
После паузы в темноте прозвучал голосок Энид, уже нетвердый от сна:
– Ничего так… работа.
– А ей не нравится. Вот она и собачится все время с папой.
Некоторое время Дезире рассматривала картинки, которые появлялись под веками, если крепко зажмуриться.
– С Танкредом, – снова заговорила она, – у твоей сестры Шарли были глаза как у Феофаны.
– …Спать.
Любопытство пересилило, и Энид все-таки спросила:
– Кто это – Феофана?
– Золотая рыбка у нас в классе.
Гортензия тем временем изучала себя в зеркале в своей комнате и строила своему отражению всевозможные гримасы. Вдруг она рывком стянула через голову свитер… Она хотела застать их врасплох.
Они были на месте, бледные бутончики, розовые, испуганные, они как будто молили о помощи, просили непременно что-нибудь сделать, полить их, удобрить, подкормить витаминами, злаками, калориями, да чем угодно, лишь бы они выросли, налились, стали двумя красивыми, круглыми, здоровыми грудями.
Может ли такое произойти за одну ночь?