Четыре сокровища неба

– Я хочу найти их, – говорю я в их завороженные лица. – Хочу сказать им спасибо, чтобы они знали, что я жив и здоров и что их тяжелая работа не осталась незамеченной или без благодарности.

Ложь завершена, история совершенна. Думаю, наставник Ван был бы горд. Практика действительно превратила это в мой собственный вид искусства. Уильям снова откинулся на спинку кресла, на его лице отразилось удивление.

– Эта самоотверженная пара заслуживает знать, что ты жив. Ты правильно сделал, что пришел ко мне!

Уильям обещает нам, что сделает то, что нам нужно. Он полон сентиментальности.

– Забудьте истории, которым нас учили, – говорит он, хлопая ладонью по столу. – Твоя история правдива, но она случилась не только с тобой. Это случилось со многими людьми вроде тебя.

Подают наш обед. Его несут четыре официанта: горячие пирожки, колбаски с фенхелем, жареную картошку, вареную ветчину с овощами, устричный пирог, котлеты. Жареную баранину и желе из смородины, блюдо под названием бёфламот. Уильям видит мои широко распахнутые глаза и смеется, говоря, что уже заплатил за это. Весь ресторан глазеет, оскорбленный нашей дерзостью, и тогда я понимаю, почему Уильям выбрал ресторан для белых, а не ресторан в Чайнатауне. Нельсон качает головой, и это говорит мне о том, что у Уильяма есть такая привычка. Теперь я знаю, кто платит за его номер в гостинице «Твинфлауэр».

Линь Дайюй рядом со мной стонет, глядя на устричный пирог.

– Ешь сколько хочешь, – говорит Уильям. Он все еще наблюдает за мной.

Сначала я колеблюсь, кладя несколько картофелин на тарелку. Снаружи она ароматная, присыпанная розмарином, а внутри горячая, плотная, немного сладковатая. Один укус превращается в десять, и потом я не могу остановиться. Мне не удается вспомнить, когда в последний раз мне разрешали есть вот так, без какой-либо цели или мысли, что придется заплатить. Вот каково это, наверное – просто быть живой, думаю я, вонзая нож в котлету. Какая же это радость – ни о чем не беспокоиться.

– Ты говорил, – Нельсон поворачивается к Уильяму, – что Америка тебя сильно разочаровала.

Рот Уильяма уже набит ветчиной, но он все равно отвечает.

– Будь честен, Нельсон. С тех пор, как был принят этот ужасный закон, все стало еще хуже. А теперь ты говоришь, что в вашем городе устраивают погромы? Ты правда удивлен?

– Я был там, – говорю я, желая принять участие в разговоре. – Я работаю в магазине, где это происходит.

– Тогда, конечно, ты сможешь рассказать нам лучше, чем наш Нельсон-идеалист, – говорит Уильям, теперь размахивая бараниной на вилке. – Джейкоб, как, по-твоему, новый закон повлиял на тебя?

– Мы говорим про закон о запрете китайцев? – спрашиваю я, опасаясь сказать что-то не то.

– Акт об исключении, да, – говорит Уильям, внимательно изучая меня. В уме я пишу иероглиф «удалять», 排: символ «рука» рядом с символом «неверный».

– Ужасно, – говорю я, зная, что Уильям хочет услышать это. – Я ожидал, что они будут лучше относиться к таким, как мы.

Уильям перестает жевать.

– Ты, должно быть, шутишь. Лучше относиться к таким, как мы? Ты забыл? – Он поворачивается к Нельсону, негодуя. – Нельсон, скажи мне, что он шутит.

Возвращается старая паника – та, когда я оказывалась близка к тому, чтобы быть раскрытой. Я открываю рот, чтобы дать ответ, любое оправдание, но Нельсон заговаривает прежде, чем успеваю я.

– Возможно, мы слишком многого ожидаем, – мягко говорит он. – Мы забываем, что путешествие Джейкоба в Америку было не самым легким. Возможно, ты не знал, потому что тебе не позволяли знать.

Я ничего не говорю, надеясь, что это сделает его слова правдой.

– Почти десять лет назад, – объясняет Нельсон, – был принят закон под названием «Закон Пейджа», который запретил въезд китайским женщинам.

– И теперь, – вмешивается Уильям, – с этим новым актом об исключении, это всего лишь последний штрих в их грандиозной картине того, как должна выглядеть Америка. Отвратительно!

– Понятно, – говорю я. Я постоянно обдумывала, почему меня выбрали в тот день на рыбном рынке. Почему меня сделали такой тощей, такой грязной, остригли мне волосы, запихнули в уголь. Почему мне пришлось быть сиротой Фэном, а не Дайюй. Джаспер выбрал меня, потому что я была девочкой, похожей на мальчика. Мое угрюмое лицо и усталые глаза, когда-то защищавшие меня, оказались самой большой моей слабостью. Было легко выдать меня за мальчика, еще проще – за корзину с углем. Когда Джаспер увидел меня в тот день на рыбном рынке, он увидел человека, которого можно переписать набело. Теперь говорит Нельсон. Я переношусь из комнаты в Чжифу и пытаюсь сложить его слова вместе:

– С тех пор дела у китайцев здесь плохи. Но хочу сказать, что раньше тоже было плохо. Но закон дал людям повод открыто выражать свою ненависть.

– Но я не понимаю, – говорю я. – Что мы им сделали? Почему они ненавидят нас?

Уильям смеется.

– Почему?

Глаза сидящего за соседним столиком метнулись к нам, полные отвращения. Уильям смотрит на него в ответ, его губы искривлены.