Четыре стороны сердца

С тех пор как Людовик вернулся из лечебницы, Мари-Лор зачастила в гольф-клуб, где в послеобеденное время встречалась с несколькими друзьями-иностранцами, по ее выражению – «каким-то чудом сбежавшими из „Рица“»; отсутствие мужа она объясняла тем, что он «восстанавливается», – этот неопределенный и скорее тревожный термин лучше всего оправдывал его отсутствие – по правде говоря, весьма желаемое. Она часто вздыхала, думая об одном своем поклоннике – американце с солидным состоянием, хотя, увы, не очень благородного происхождения. Ну в самом деле, нельзя же после трехлетнего безупречного полувдовства удовлетвориться каким-то промышленником из Миннесоты! После гольфа она вернется в Крессонаду, позвонит, как всегда, друзьям, но еще, как и каждый день, мэтру Пересу и мэтру Сенью – нынешнему и будущему защитникам ее наследства, вернее, части состояния Крессонов. А потом еще часок побеседует с Филиппом – она кое-что начала обсуждать с ним после того, как побольше узнала об эскападах обоих Крессонов, отца и сына.

* * *

В тот день кабриолет Людовика – подарок отца к его возвращению из больницы – ждал их с Фанни перед террасой. Молодой человек вприпрыжку сбежал по ступеням.

– Главное, не забыть цветы для Мари-Лор! – крикнул он. – Я уже всем рассказал, что мы едем за покупками.

Казалось, он в восторге от собственной двуличности. Фанни просто не знала, что ей делать с этим ненормальным! Он клялся, что обожает ее, занимался с ней любовью именно так, как ей нравилось, и уже несколько лет считался невменяемым. Так чего же она хотела от этого человека? Не презирать его. А впрочем, по какому праву?

Вокзал был не так уж далеко. Достаточно сесть в поезд – и она раз и навсегда избавится от поведения, от выходок этого человека, способного сделать ее всеобщим посмешищем.

– Ключи у тебя? – спросил Людовик.

– Да, – сухо ответила Фани и, порывшись в сумке, вынула их.

Открыв дверцу, она сунула ему ключи и села на пассажирское место. Прежде он просил ее вести машину: не дай бог, если что… и она, как правило, соглашалась; вот и сейчас он нагнулся и с тоскливым беспокойством посмотрел на нее сквозь стекло. Но она не дрогнула. За прошедшие две недели это стало у них правилом: мужчина, который клялся ей в любви, обладал ею, не должен вести себя таким образом, заставляя ее, Фанни, весь день сидеть за рулем. А главное, не должен позволять своей жене обращаться с собой как с ничтожеством. Вначале она его жалела, но теперь… теперь она жалела только себя. Себя, которая сидела в машине рядом с этим молодым человеком, в общем-то неполноценным; себя, которая была вынуждена зарабатывать на жизнь, которая жила без мужа и которая пожертвовала своим отпуском ради этого бессердечного буржуазного семейства.

– Что-нибудь случилось?

– Поехали, Людовик. Будь добр, садись за руль, я устала.

С этими словами Фанни откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

После недолгой паузы она услышала, как Людовик садится рядом с ней, прогревает мотор и нажимает на педаль газа. Машина плавно тронулась с места. Фанни продолжала сидеть с закрытыми глазами, желая показать, что доверяет ему, но главным образом действительно от усталости.

– Я не знаю, где тут дворники, – произнес веселый, почти торжествующий голос. – Никак не вспомню…

Она разомкнула веки, с минуту смотрела на озабоченное, но невинное лицо, обращенное к ней, потом включила дворники левой рукой.

– А тебе не страшно ехать со мной? Я боялся тебя просить об этом, но, знаешь, я ведь потихоньку тренировался после твоего приезда.

– Совсем не боюсь. Почему я должна бояться?

И она снова закрыла глаза.

Людовик молча довез Фанни до Тура – города соблазнов, где стал изображать раба в каждом магазине: покорно возил за ней тележки, громко одобрял каждую покупку. Его окружал рой продавщиц, крайне заинтригованных скупыми рассказами мадам Амель о молодом Крессоне. Настоящий джентльмен, – может, и ненормальный, но посмотрите, как заботливо он относится к своей теще и какой любезный, не то что его супруга – злобная ведьма!

Они стояли в центре большого универмага, и Фанни никак не могла решить, покупать ли ей фарфоровые вазы, которые планировалось расставить на столах; наконец она заплатила и указала Людовику на ценник:

– Что ты скажешь?

– О, тебе же дали полную свободу действий, вот и действуй. А цена не имеет значения, – добавил он, таща ее за рукав к выходу. – Это же для того, чтобы пустить пыль в глаза здешним шишкам; вот увидишь – для собственных приемов они накупят точно таких же!

– Ну, на их приемы я, слава богу, не попаду, – со смехом ответила Фанни, пока Людовик усаживал ее в машину и складывал, следуя ее указаниям, покупки в багажник; сейчас он никак не походил на смиренного больного, одурманенного медикаментами или презираемого близкими.

Итак, она сидела в этой неудобной машине, как вдруг Людовик, прямо посреди улицы, нагнулся и поцеловал ее в волосы, быстро и не скрываясь. Фанни резко выпрямилась:

– Вы с ума сошли, Людовик Крессон! Что скажут жители Тура?!