Четыре Времени Мира. Город (СИ)

Отец, отец! Безвольный, тихий, и до смерти остерегающийся свою младшую сестру, Селестину, которая успешно, год за годом, сводила в могилу всех братьев, кроме него. Оаким даже не пытался бороться за свои права на престол, он отступил в тень, как только появилась возможность, поддержал сестру в Секретариате, а после и вовсе отказался от собственной фамилии, женившись на своей давней любовнице, которой уже успел заделать сына, Джерома. Родившись под фамилией Рут, хоть и по крови Трой, редактор не имел права претендовать ни на титул мэрского наследника, ни даже на захудалую родовую ветвь. Зато мог заниматься печатным делом, чем и воспользовался, выжимая из материного наследства все до последней капли. Отца Джером презирал, перед Селестиной благоговел, а сестер Трой окружал нежной заботой с детства, понимая, что единственный путь для него пролезть к власти, именно через венценосных девочек. И сейчас, как никогда, был близок к исполнению своей мечты.

Самым популярным хранителем была конечно же Кошка, кому же помешает немного удачи от покровительницы фортуны?

Редактор, наконец, направился вглубь покоев, ориентируясь в поисках Наместника по шуму и плеску воды. С портретов на стенах, на него, серо–лиловыми глазами пристально смотрела почившая Мэра, старая язва, её взгляд иголками пробирал по спине, даже после смерти нервируя Джерома до скрипа в зубах. Завесил бы Наместник уже портреты черной тканью, как вообще–то следовало делать еще целый год! Правда это вряд ли бы помогло: Селестина смотрела на редактора еще и глазами своей младшей дочери.

Загадка плеска и отчетливого запаха мыльного корня быстро разрешилась: Анжей Тору брился. Джером поколебался пару секунд, прежде чем ступить на темную плитку чужой умывальни, но дверь была открыта, и обойдя след из срезанных бурых волос, редактор нашел своего извечного оппонента у большого зеркала в тяжелой раме. Остро заточенная бритва скользила по квадратному подбородку Анжея, высекая из боков бывшей бороды форму пышных бакенбард. Джером, как завороженный, следил за движениями блестящего в свете газового рожка, лезвия у самого горла Наместника. Анжей постучал бритвой по краю керамической ниши для слива воды, чтобы стряхнуть налипшие волоски, и, наконец, заметил редактора. Точнее, бывший грифойдер наверняка видел его в зеркале уже минут пятнадцать, но игнорировал. А Джером по правилам этикета должен был молчать до тех пор, пока Наместник не заговорит первым, что редактора раздражало безумно. Наместник лишь усмехнулся, глядя на сжатые губы и сведенные к переносице брови выскочки –редактора.

— Я ждал вас раньше, сирра главный редактор. Что, ваши доносчики разучились быстро бегать? — усмехнулся Наместник, подравнивая усы ножницами с витыми ручками. Бритву он положил на стеклянную полку.

Джером скрипнул зубами, посмотрел в зеркало на свое разъяренное лицо. Нет, так нельзя! Редактор расслабился, поменял выражение на непроницаемое и лишь хмыкнул в ответ на эту фразу, преображение заняло у него долю секунды. Не показывай слабость старому медведю — сожрет.

— Люди, которые беспокоятся о душевном состоянии будущей Мэры, которых вы, многоуважаемый сирра Наместник, изволили назвать «доносчиками», действительно рассказали мне о том, что нашу госпожу подвергли необоснованному риску. Я прибыл как только смог, — Джером поклонился, щелкнул каблуками, и выпрямился как стрела, сама исполнительность и честность.

— Вот ведь хитрый лис, — произнес Анжей в пространство, вытирая руки о полотенце и приглаживая усы. Сбритая борода скрывала второй подбородок Наместника и старческие пигментные пятна на лице. Джером ломал голову, к чему это странное действо? Прожив на Площади всю жизнь, человек в бархатных перчатках прекрасно знал, тут ничего не бывает просто так. С чего это на старика нашла ностальгия по славным военным временам? Ох, не случайно вернул себе Наместник грифойдерские бакенбарды¹!

— Вы же понимаете, сирра, что вас тут держат только до тех пор, пока вы нужны Селене? Как только девочка наиграется, а я надеюсь, это произойдет скоро, вас сменит какой–нибудь другой прохвост. И мне категорически не нравится, то, как ты, редакторишка, оплел девочку своей паутиной, и не даешь спокойно жить, — Анжей Тору посмотрел на Джерома из–под кустистых бровей, отбросив всякую придворную витиеватость.

— Я не отсылаю лучшую служанку Селены, из–за своей прихоти, — тоже в пространство ответил Джером, не выдерживая взгляда и отворачиваясь к окну.

— Селене нужна помощь, а не камеристка и прочие прикормленные тобой слуги, которыми ты её окружил, — наместник пошел в сторону кабинета.

Джером мысленно выстраивал линию поведения: злить Анжея не стоило, одно его слово, которое сейчас было весомей любого другого в Городе — и редактора в лучшем случае отошлют в пригород, как в том случае с Зороном, а в худшем и вовсе можно головы лишиться. Нужно смягчить старика, прежде чем гнуть свою линию. Поэтому редактор, сел в кресло и начал говорить искренне и правдиво: