Четыре встречи

Что у таких людей происходит прежде: пробужде-ние, потом идея, или идея, потом пробуждение, – сие никому неизвестно. Наблюдать бесполезно: сначала слиш-ком рано (не будешь же в каждом двоечнике-охламоне бу-дущего гения подозревать), потом уже поздно, – они уже проснулись и за минуты пережили то, на что у других годы уходят. Сами они этих тайн не расскажут, – коль уж про-снулись, на ерунду отвлекаться не станут. Им дело жизни, то самое, подавай. Вовкиным делом Марина стала, вернее ее безопасность, охрана. И уже ни его родственники, которым не хотелось, чтобы Вовка деньги на «эту» тратил, ни его друзья, с их советами «выбирать из тех, что за тобой бегают, а не крепости штурмовать», ни сама Марина, которая на Вовку без недоумения (и такие на свете водятся!) взглянуть не могла, – никто ничего поделать не мог. Он проснулся!

***

Ей бы и радоваться такому защитнику, а она нежданного кавалера отвадить пыталась. Не нужен он ей! Другая, может, и вздыхала бы по серым глазам, длинным ресницам, прямым вразлет бровям, ночи бы не спала, а для Марины все мужские лица в одно, не слишком симпатич-ное слились. Вот и отмахивалась, как от назойливой мухи, и объясняла, и ругала, и с порога гнала. А он ждал, терпел и возвращался. Уже и соседи нервничать стали: как бы этот стражник хозяином не заделался, а поскандалить с ним бо-язно было, уж больно на вид суров. Зато без Вовки на Ма-рину не стесняясь наседали: чтоб духу его здесь не было! И для острастки ужасов припустят: то в дверь топором метнут, то провода электрические перережут. Но пару раз  с временем не угадали. Вовка как раз у Марины был, чай пил. Увидел он эти войны и придумал к ней на время пе-реехать, комнату – люди-то чужие – разгородить занавес-кой, и пусть соседи с ним по-мужски разбираются. На рав-ных-то договариваться и проще, и честнее. И, как ни буй-ствовала Марина, отстаивая свою свободу, как ни защи-щала право на самостоятельность, как ни выставляла, – это ж Вовка! Своего добился. К чести сказать, комнату, дейст-вительно, разгородил и разделение это уважал, границы приличия соблюдал, к Марине с глупостями не лез, но все равно наглеть начал: потолок побелил, соседей без драк, одним видом своим воспитал. Да они и сами скоро запал потеряли, решили, что Марина уже не одна, и сникли как-то в своем задоре. Потом до разъездов-разменов дело дошло. Вовка и тут заявил: «Никуда ты одна ходить не будешь. Только со мной». Потом и переезд на себя взял.

Квартира Марине досталась хоть и на самой окраи-не, зато отдельная, с роскошно большой кухней, но совер-шенно убитая, так Вовка после переезда сразу за ремонт взялся. Марина хоть и тут протестовать думала, – да разве ж Вовку эту интересовало! Он же все для себя решил, – Марине дом нужен как зона неуязвимости, куда никакой сосед не вмешается, никакая дрянь не заползет. Будет дом –  и все у нее исправится: и ночные кошмары пройдут, и в ван-ной плакать тайком перестанет, и душа выровняется.         И вместо цветов с конфетами, которыми нормальные мужчи-ны возлюбленных задаривают, заваливал ее тазиками, посудой, полотенцами.

Марина и радовалась такому участию, и все больше тревожилась. В своих заботах о ней Вовка никак не хотел понять, что теряется для другой, настоящей любви, той, ко-торая всю душу переворачивает, светом насыщает, о кото-рой любой человек как о посвящении в тайны жизни меч-тает. Все ей представлялось, как встретит он однажды такую любовь, а тут Марина, – туго ж ему придется! Вот и стара-лась как можно дальше от него душой держаться, чтоб     не привыкать, ни привязываться. И похоже, этим и его сдерживала. Но когда у нее неприятности со здоровьем начались, – последствия обморожения сказались, – тут уж Вовка дал себе волю: таскался по больницам с кастрюль-ками пюре и мисками салатиков (когда только готовить научился!), рассказывал, как Живчик ее ждет, как ремонт квартиры идет: не евро, но чистенько, хорошо будет.

Девчонки в больнице завидовали, а Марина пыта-лась и никак не могла объяснить, – друг это. Просто хороший друг. Еще бабулька какая-то пристала: чего ты от друга-то этого детишек не родишь, коль такой хороший? Марина Вовку, конечно, всей душой уважала, поняв его добрый, иногда дурашливый нрав, старалась как-то обиходить, облагородить его, но по-сестрински, не так, чтоб детей рожать. А бабулька: забудь ты свою любовь, роди да и все, дело нехитрое. Марина и задумалась. Вернее, про ребенка она давно задумывалась, но тут без мужчины никак. А от-куда его, этого самого мужчину взять? и так, чтоб родить да разойтись без претензий и ненавистей. Может, лучше Вовки, и правда, никого не будет: разбегутся по-хорошему, и обид никаких.