Четыре встречи

...и синее-синее небо мерцает блаженной негой, синие-синие волны качают ее как дитя. И где-то внизу, под снегом, под лаской бездонной сини струятся весенние травы по легконравным ручьям. И чистые звуки льются, и в сердце искрясь играют, играют бликами солнца, даруя жизнь и тепло. И      в каждом мгновении вечность, у вечности солнеч- ный привкус, у вечности мягкие губы с улыбкою в уголках...

Кто знает, до каких снов доспалась бы, если бы баба Маня с Живчиком не нашли! А как в избу жиличку отта-щили, тут уж хозяйка не деликатничала: такой бранью раз-разилась, что Марина чувствовала, как у нее уши горят. И жиличку, и Варьку, и дурные времена, и Живчика, – всех помянула, никого не пощадила. Марине от радости смеять-ся хотелось, и в восхищении перед изощренным филоло-гическим потоком – замереть изумленно, а все тело болело, ломило, ныло... Как бы и заснула, если бы ни деревенские травки!

                                              ***

Белый, густой, всепроникающий свет заволакивал  комнату, и только несколько синевато-прозрачных лучей     с серебрящимися в них пылинками указывали в угол        на прежде незамеченные Мариной иконки. Одна казалась на удивление знакомой: полуопущенное женское, почти девичье лицо, красная, с длинными рукавами одежда,  прикрытая чем-то синим. «Господи, когда ж я поумнею! Когда ж по-человечески жить начну!» – расстраивалась Марина, не в силах отвести глаз от осиянной голубыми лу-чами иконы. Даже поближе подойти думала, но стоило ей двинуться, – все тело обожгла такая боль, что Марина без-вольно рухнула обратно. И именно в этот момент, болезнен-но скрюченная, вдруг почувствовала свободу, исцеление  от той нежности, от той физической, чувственной памяти, которые влекли ее к Алому. Холод выморозил их, оставил где-то там, в заснеженном леске... И белый свет, как живая вода, как чудотворное миро, врачевал душу, восставляя      к жизни.

– Очнулась? – появилась в дверях баб Маня и присела рядом. – Ты чего ж удумала?

– Да, натворила... Вы уж простите.

– Да простить-то, чего... Бог простит, а ты дурь эту выкинь. Слышь? Дурные мысли – плохие советчики.

– Постараюсь, баб Мань! Честное слово, постара-юсь! ... А что это за икона, – не вытерпела Марина, указы-вая на тот самый лик.

– Это-то? «Умиление».

– Не слышала.

– Ну, Богородица-матушка это.

– А тут девочка совсем.

– Дак четырнадцать ей тута. Архангела Гавриила, вишь, слушает.

– Хорошо, внимательно, тихо слушает.

– С умилением и слушает. Глянулась иконка-то? –

Марина чуть кивнула. – Ну и забирай с Богом!

– Неудобно, баб Маш!

– Ничего-ничего! Удобней, чем по ночам c тоски бегать! Так что без разговоров.

– Спасибо вам! Если б не вы...

– Это цуцке спасибо, такой вой поднял! Жалко выгонять будет.

– А я и его с собой заберу. Правда, ехать придется электричками.

– Оно, подольше да подороже выйдет. Но я б уж спокойна была. И денег, если надо добавлю, из тех, что ты за постой платишь. А как доедешь, напиши. Я ж не Варька,  волноваться буду.

                                                                 ***

Валяться пришлось недели две, и именно что ва-ляться. Не походить, не подвигаться, – все больно. Только и оставалось что лежать, уставясь в окно, и думать, думать, думать. Марина вспоминала свою жизнь – и думала; вспо-минала тех, кого любила, – бабушку, маму, Соню, Алого, – и снова думала.

И казалось ей, что у каждой любви – свои прирожден-ные ей свойства. Любовь к матери горчила, к Алому – заво-раживала и пьянила, к Соне – дарила жизнелюбием, к бабуш-ке – добротой и мудростью. В этих-то свойствах, оттенках и тонкостях, в умении их отгадать и понять, Марине еще разбираться и разбираться. Вот жизнь и учит, – то один урок преподаст, то другой. Глядишь, под конец чему-нибудь и научит. Не поздновато ли будет?

Глава 20. Успокоение

«Не можешь ты поступиться нашим счастьем        из-за сущего пустяка! – привыкший к их взаимочувствова-нию, мысленно торопил Алексей. – Хватит! Не сходи с ума! Я же жду! Ты ведь знаешь, что жду. Пообижалась, и будет!»

Прошли новогодние праздники, отзвучали Рождест-венские литургии, дни становились длиннее, птахи – бес-покойнее. Алексей то и дело заезжал на Ваську проверить, не вернулась ли Марина. В комнату он не заходил (неудоб-но без хозяйки), просто звонил в дверь, надеясь услышать быстрые шаги, увидеть ее счастливый взгляд, чтобы про-стить ей все сразу: и боль ненужной разлуки, и долгие часы бессонницы, и манеру пропадать из его жизни без всякого объяснения. Но Марины все не было.