Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия

Примерно схожее произошло и с Ауслендером. Он лег на операцию, а после осталась только книга, составленная учениками, – его «бриллиантовые дороги». Он стал святым и праведником. Его новое «я», ставшее большим, чем был он до этого, когда примерял то одни, то другие одежды.

Если в пропасть не пасть,

Всё равно умирать от отравы…

«Как учил Кастанеда, от биографии надо избавляться. Так ли важно помнить, как называлась твоя первая книга? Тем более что вряд ли от меня останутся целые книги, но вот отдельные цитаты – точно. Причем они будут гулять и приписываться самым разным персонажам. Я думаю, одни мои цитаты припишут Будде, другие – Уинстону Черчиллю. Ведь после стирания биографии надо стереть собственную личность», – сказал Герман во время встречи со студентами СПбГУ (http://www.online812.ru/2015/04/23/013). Это и произошло с Иваном Ауслендером.

«Пока не умрешь никогда не узнаешь кто ты…»

В знании смерти – оптимизм и свет.

Герман Садулаев пишет о настоящем чистом счастье, об избавлении человека от пут иллюзий, о пути его к самому себе. Далеко не каждый готов всё это воспринимать.

Путы иллюзий и идеологическая заряженность делает свое дело. Человек совершает движение, обратное пути Ивана Ауслендера. Обволакивает себя лишним, кутается в ветхие ризы иллюзий. Удаляется от понимания счастья. Теряет себя, сворачиваясь в чистую подмороженную, ледниковую потенциальность. Надевает костюм Губки Боба. Готов даже устроить цепь жертвоприношений, превратить мир в осколочную повесть. Делает всё, чтобы не быть собой. «Каждый катится в ад своею собственной дорогой», – написал Герман, идя войной против национализма, разрывающего общность на осколки.

Он добрый, но иногда пишет злое, потому как иначе до людей не достучаться, и они, погружаясь в иллюзии, впустят зло. Поэтому Герман Садулаев периодически и вызывает огонь на себя. Он отлично видит, понимает и различает личины зла. Он не имеет права молчать, как в случае с обличением нацизма – абсолютного зла. Поэтому он и эссе, посвященное этой теме, назвал «Моя борьба».

Герман пишет свои «Ругон-Маккары» идей. Строит дом, город, уничтоженные осколками.

«Я хочу показать небольшую группу людей, ее поведение в обществе, показать, каким образом, разрастаясь, она дает жизнь десяти, двадцати существам, на первый взгляд глубоко различным, но, как свидетельствует анализ, близко связанным между собой» – с этой фразы начинается знаменитый цикл Эмиля Золя. Только Герман показывает не людей, а идеи.

В финале всех романов Золя – «город основан», а герой «испустил дух, вступил в поток мировой любви, вечной жизни».

В этом домостроительстве Герман не один – все четверо строят дом-город на развалинах, на осколках.

Эпилог Полк отечественного духа

Как-то в «Литературной России» Светлана Василенко вспоминала мои слова на открытии одного из Форумов молодых писателей в Липках (http://www.litrossia.ru/archive/item/4715-oldarchive). Тогда я говорил, что здесь нашел «своих друзей, писателей-единомышленников: Захара Прилепина, Романа Сенчина, Германа Садулаева, Сергея Шаргунова». Друзья находились в зале. По словам Светланы, все они «представляли довольно-таки внушительную группу крепких мужчин, державшихся всюду вместе. Хотя поодиночке каждый из них как писатель мне симпатичен, их суровое демонстративное единство меня несколько напугало».

Чтобы избавиться от испуга и трепета, Василенко приводит «байку о Натали Саррот», которая приезжала в начале перестройки в Москву. Ей задавали вопросы о том, как хорошо она знает других основоположников «нового романа». Оказалось, что никогда с ними не встречалась и вообще не знакома. Саррот якобы заключила, что это направление «основали критики», которые связали их романы в одно течение.

О чем всё это говорит? Лишь о том, что настоящие писатели чувствуют пульс времени, его дыхание, слышат голос. И не важно: знакомы они друг с другом или нет.

Каждый сам по себе и все вместе. То соединяющиеся, то расходящиеся, но чувствующие этот пульс и дыхание.

Кто-то видит в этом «суровое демонстративное единство», кого-то это пугает. Как всё новое. Кто-то – общность, противостоящую распаду.

Все они левые. Все – с простыми людьми, с народом. Это не поза. Это жизнь. Русские люди за длинным столом. Стол этот начинается издалека из традиции отечественной культуры, литературы и не завершается на них. Он уходит в перспективу, в ожидание новых соратников-собеседников.

Юных, злых, левых. («Юный, злой, левый» – авторское название прилепинского сборника публицистики «Летучие бурлаки»).

Марш, марш левой.

Это уникальное поколение, выросшее на разломе, но не впитавшее эту разрушительную стихию, а исторгнувшее ее.

Кучу времени спорили, тонны статей написали по поводу: что такое «новый реализм». Жизнь всё расставила по своим местам и дала ответы.

Реализм толкнул Сергея Шаргунова на штурм политики и не просто ради собственного тщеславия и самовыражения, но чтобы помогать на депутатском поприще конкретным людям, простым, обездоленным.