Четыре Жрицы (СИ)

Аратора не могла сдержать слёзы. Она уткнулась лицом в подол одеяния и горько заплакала. Короткого взгляда на стоявшую напротив женщину хватило, чтобы отметить: за прошедшие годы она уже успела забыть, как в точности выглядела Наггара, но теперь вспомнила всё: каждый шрам, каждый изгиб выгоревших волос, стежки на разрывах одеяния, запах. Аратора каждый день после её смерти засыпала с одной только мольбой: увидеть Наггару во сне, но та никогда не являлась к ней. До этого момента.

— В твоём теле не осталось целой кости. Хочешь, я убью монстра, который сделал это с тобой?

— Нет! Я сама подставилась под удар.

Наггара взяла сидевшую у её ног Аратору подмышки, как держала когда-то её маленькую, и подняла перед собой так же легко, словно младшая не весила столько же, сколько и старшая. Всё вокруг озарилось ослепительным светом, забиравшим боль и дававшим утешение. Аратора смогла вновь двигаться и стоять на ногах.

— Почему ты это сделала? — строго нахмурившись спросила Наггара.

— Я хотела умереть. Я очень хотела умереть. Я не хотела погибать от рук ордынцев — я избегала боя, как могла, они мне родные, пусть многие этого не понимают, а погибать от рук Альянса недостойно для меня… Глашатай Ни’алоты, с которым мы сражались, подобен полководцу Зо’онозу, он силён и его разум невозможно вообразить. Столкнувшись с ним, меня в любом случае ждала бы смерть, и я рада, что мою жизнь унёс именно он. К тому же, я забрала с собой ещё два десятка псов Альянса.

— Они с тобой плохо обращались?

— Нашего вождя свергли предатели, объединившиеся с Альянсом, а меня выбросили, как никому не нужную вещь. Мне было очень больно: в один день я потеряла тебя, Шиару, всех твоих друзей, которые могли бы за меня вступиться, завершилась славная эра Гарроша, вокруг лежали его сорванные знамёна, по ним ходили ублюдки из Альянса, и, что ещё страшнее, из Орды. И в этот же день меня принудительно вывезли из Дуротара. Я больше никогда не бывала ни там, ни у себя дома. Я пыталась писать Осквернителям, но всё без толку, ты и сама понимаешь. Мне было так плохо, но я жила, чтобы отомстить им всем.

— Так почему же передумала жить? — Наггара перебила её, не давая Араторе утонуть в жалости к себе. — Уже всем отомстила?

— Я не знала, кто тебя убил. Я в любой момент готовилась столкнуться с любым из тех, кто хоть пальцем тебя тронул, но я не знаю их имён. Я стала сильнее, мама, ты бы это видела: я способна превращаться в духа Воздаятеля, когда пожелаю, мои заклинания почти так же великолепны, как были у тебя!

— Ты у меня большая молодец. Я так горжусь тобой! Не ошибусь, если скажу, что ты лучшая из ныне живущих жриц.

— Я всё могу повторить, всё! Одну лишь Чакру я так и не постигла… Расскажи мне, наконец, как её применять!

Наггара молчала.

— Почему ты не хочешь меня научить? — Аратора заговорила тише, а её взгляд стал мягче, на глазах выступили слёзы. — Я правда уже готова… Расскажи мне, как это произошло? Как тебя убили? Никто из твоего отряда не выжил, чтобы ответить, а в Альянсе это знают только твои убийцы…

Наггара вновь ничего не говорила.

— Почему ты не отвечаешь?! — Аратора вновь перешла на повышенный тон, а её лицо раскраснелось от плача. — В этом нет ничего позорного, хотя бы дочери ответь!

Жрица обняла её и гладила по спине, но продолжала молчать. Уткнувшись в её грудь и вдыхая запах, Аратора начала успокаиваться. Вмиг она перестала плакать — она всё поняла.

— Я знаю, почему ты молчишь. Потому что ты и не можешь этого знать. Ты — это то, что я о тебе могла знать и помнить.

И яркий свет начал меркнуть, а образ Наггары исчезать. Аратора посмотрела вниз и поняла, что так же сидит на коленях, облачённая в ничтожные обрывки своих доспехов, вокруг лежат мёртвые тела её товарищей по команде, а перед ней стоит За’кул. Жрица подняла голову вверх, чтобы взглянуть в его глаза. Дрожь в её руках начала успокаиваться. Восхищённая улыбка невольно появилась на её искусанных губах.

— Я узрела твою силу, — заговорила она, не будучи уверенной, что безликий и вовсе её поймёт, — ты действительно велик. Настолько, что мой человеческий ум в смятении. Это невозможно осознать…

— Ты ближе всех к осознанию, — ответ раздался в её же голове. Аратора впервые за долгие годы чувствовала эйфорию. Она не была бы рада, что осталась в живых, если бы не те обстоятельства, которые спасли её. Ей было невыносимо интересно, почему За’кул так поступил. Стоило Араторе задуматься над этим, как она вновь услышала голос в своей голове. — Я подобного не встречал — такая смелая, умная и разбитая. Твоя жизнь в сравнении с моей подобна миллисекунде в вашем времяисчислении, но ты не хотела пройти и её. Я заглянул в твой разум и всё понял.

За’кул ощущал чувства смертных подобно тому, как смертные чувствуют тепло и холод. Ему впервые доводилось ощущать не безумный страх от стоящего против него, а восхищение и бесконечный интерес, и это чувство необычайно дурманило его.