Четырнадцатый апостол

То ли бес помог, то ли как –
Заплутал в дороге казак.
Притомил коня, Господи, спаси,
Ох и много тёмных мест на Руси.
Слышится в ночи волчий вой,
Тучи в небо бьют головой,
Да мелькают вкруг чудо-огоньки,
Вдоль по берегу у чёрной реки.
То ли церковь, то ли рубленый дом,
Не украшен ни звездой, ни крестом,
А куда пойдёшь по ночной глуши,
Эй, станичник, погоди, не спеши…
Но шагнул казак в волчий храм,
Видит, нет икон по углам.
Только липкий страх кружит у колен,
Отражаясь от прокуренных стен.
Вдруг исчезла в небе луна,
Входит в волчий храм сатана!
Обнажил клыки, бросится и съест,
Но косится на Егорьевский крест!
Где же ты небесная рать?
Да задаром грех помирать!
Вырвал шашку он, покачнулся мрак,
Ох, недёшево даётся казак!
И пропало всё словно сон,
Растворилось в дымке времён.
Но про волчий храм у реки
До сих пор поют казаки…

«Иногда мне кажется, что поручик Нижегородского полка…»

Иногда мне кажется, что поручик Нижегородского полка
Именно здесь сидел у горной реки на прогретом камне,
И этой пенной волны осторожно касалась его рука
И, возможно, тут даже рождались стихи, когда он сам не
Думал об этом. Не в тот момент. Муза никак не спасёт
От чёрного выстрела в спину, абреки скрывают лица.
Смотрел на синее небо, где ветер стада облаков пасёт,
И совершенно не рвался в цивилизованную столицу.
Писал короткие письма санкт-петербургским друзьям,
Пил кахетинское, рисовал профиль княжны Чавчавадзе,
Да, он ведь был в моде, умел слушать, ходил по гостям,
Не чинясь гусарским мундирчиком, звал казаков «братцы».
И хорошо держался в седле. Любил коней до исступления,
Столько лирики посвятил им, столько стихов отмерил.
Также кроткий взор кабардинок равнял с вдохновением.
Лошадей, лошадей, разумеется. А женщинам он не верил.
Ходил по Кавказу на «сшибки», в три пальца держа кинжал.
Записывал им же на ладони станичные колыбельные.
А если уж брался за пистолеты, так прицел не дрожал.
В горах никто не сочтёт оправданием утреннее похмелье.
Так же как все – на линии, на плацу, в строю, в поле.
Такая же красная кровь, зачем? Уж точно не славы ради.
Как выложить на голомени клинка столько любви и боли?
Как слышать эолову арфу в жесткой пушечной канонаде?
Как кровь чужую смывать в той же самой горной реке,
Служа государю, России, какой-то там высшей цели?!
Ты же сам писал, что мир велик и небо над миром ясно.
Между седым Бештау и Машуком скользя на волоске,
Прошептав тихо: «Спи, младенец мой прекрасный…»
Шутливо стрелять вверх в день своей дуэли…

«Этот прощальный снег…»