Чезар

Почему я вернулся в Челябинск? Потому что здесь начиналась трещина, которую я не смог вовремя засверлить. Она начиналась в зоне, на неизвестной могиле отца, в опустевших дворах, на окурках заводских труб. Я пошёл в полицию, потому что она ближе к войне, чем адвокатура.

Сломанные люди строят сломанные миры, не замечая этого. Они заражают других своей сломанностью и делают её нормой. Мы должны найти новую точку приложения силы, кроме как истязание природы и себе подобных.

Нет людей, имеющих полный иммунитет от зла. Нет таких наций, в которых бы не бродили хищные ветры. Зло, деструкция, ненависть, амбиции всегда владеют нами, потому что являются обратной стороной развития. Если и есть в мире добродетель, то заключается она лишь в способности связывать зло внутри себя. Зло подобно неконтролируемому делению ядер в реакторе, которое приводит к взрыву. Люди, умеющие поглощать зло и удерживать в себе, создают тот баланс, что позволяет природе развиваться. Если зло проходит навылет, если оно усиливается, то облучённая им жизнь превращается в смерть.

Блуждая по закоулкам мысли и вспоминая свои многочисленные смерти, я видел мир, где атомная станция взорвалась не в Челябинской области, а на Украине, и где позже, много лет спустя, мы воевали с Украиной. Я видел мир, где Карибский кризис не были лишь испугом и трансформировался в Третью Мировую войну, которую называли продолжением Второй, как сама она была продолжением Первой — одна огромная, бесконечная, бессмысленная война. Её пытались оправдать самыми разными способами, в том числе снижением численности людей для уменьшения нагрузки на природу. Иронично, что природа в этой войне пострадала так сильно, что мальтузианство ей не помогло.

Не катастрофа на Южно-Уральской станции сломала нашу жизнь. Это наша сломанная жизнь привела к катастрофе. Я не знаю, если ли у нас силы остановить это. Жизнь должна быть подготовкой к умиранию, но мы заигрались с иллюзией бессмертия, которую рождает в нас парализующий страх небытия. А смерть всегда с нами, нужно просто набраться смелости и услышать её.

Если задуматься, этот мир не так уж плох. И наши попытки улучшить его экспресс-методами вкупе с непониманием, куда мир идёт, обрекают его на лишний виток спирали, ничтожный с точки зрения самого мира, но значимый для нас.

Мир не нуждается в том, чтобы его ломали через колено. Он уже полон достижений, побед, изобретений, открытий. Нужно лишь время, чтобы они укоренились и дали ростки.

Я не оптимист. Мы движемся к тёмным векам и похожи на пассажиров поезда, мчащегося к беспутью.

Но смерть показала мне ещё одно удивительное свойство мира: его способность быть предопределённым и свободным одновременно. Каждая потенциальная смерть — это развилка. Эволюционные траектории похожи на большую железнодорожную станцию, где рельсы сначала разветвляются на десятки перемежающихся дорог, а затем сливаются обратно. Один вход, один выход, множество вариаций. Человек не может спрыгнуть с этих рельсов, но он может выбирать развилки. Он может выбирать реальность, в которой, как в вагоне, он достигнет конечной точки своего путешествия через триллионы лет.

Мы всегда меняем одну предопределённость на другую, но в этом и состоится наша удивительная свобода.

Глава 13. Улица Сталеваров

На улице Сталеваров есть пятиэтажный дом сталинских времён с ротондой наверху. Он выходит углом на пересечение с улицей Коммунистов. Его жёлтая краска настоялась до бурого цвета и отмечена множеством сколов. Его фасад — это лицо некогда пышного человека, а теперь старика, страдающего печенью и экземой, но ещё держащего осанку.

Такие кварталы строили после войны на месте так называемого Соцгорода. Глядя на их мрачные стены с высокими арками и пилястрами, на бестолковые балкончики с лепниной, видишь и размах советской эпохи, и её показную умиротворённость, и все несбывшиеся надежды. Такие дома возводили на месте бараков, где жили строители Челябинского металлургического завода. Помпезность ранней послевоенной архитектуры олицетворяла новый уровень комфорта советского человека, но это длилось недолго. Скоро эта пышность уступит трафаретной застройке хрущёвской эпохи, которая обеспечит советского человека отдельными, пусть и безликими, квартирами. Улица Сталеваров останется одной из самых красивых в Металлургическом районе: неудивительно, что Рыкованов для своего логова выбрал именно это место.

На старых фотографиях улица Сталеваров выглядит широкой и пустой, и дома разнесены вдоль ленты дороги. Здесь ещё пахнет свежей штукатуркой, дым из труб воспринимается добрым знаком, а человек ещё дышит так вольно. Но сейчас улица загромождена старыми деревьями, разбухшей проезжей частью, припаркованными вкривь машинами и ядовитыми вывесками, которые наползли на жёлтую побелку домов, словно химические ожоги. Сейчас улица словно стала меньше, подобно любому предмету, который съёживается по мере нашего взросления.