Чезар

— Так не всё к экономике сводится. Когда люди становятся ресурсом, они перестают быть людьми: биороботами, может быть. Тебя удобнее мёртвая материя, которую можно переплавлять в капитал. Ты и людей вокруг делаешь мёртвыми, и город. Ты лечишь их от болезней, которыми сам же и заражаешь. Ты даёшь им малые объедки с царского стола, я же знаю наши финансы. А на большее ты не способен, потому что тебе это просто неинтересно. И война тебе нужна, потому что без войны ты никто. Потому что это твой шанс вернуться в прошлое: в девяностые, в совок, в средневековье, в ордынские времена… Вы только там и чувствуете себя генералами.

— А ты людей спроси, Шелехов. Не таких вот червяков, как ты сам, а нормальных. Выйди вон к проходной и спроси, чего они хотят, о чём мечтают. Ты сходи в воскресенье в наш собор Александра Невского и посмотри, что людям-то нужно! Потому что я — порядок. А то, что предлагаешь ты — это хаос, беспредел, либерастия!

— И какова цена твоему порядку? Вы там с президентом решили, что можете держать всех стальными клещами. Можете. Только что у вас есть, кроме клещей? Апатичный народ с комплексом иждивенца, который пойдёт вразнос, едва вы ослабите хватку. Порядок этот не в людях, он в вашей жажде власти, в ваших легендах, выдумках, во лжи. А всё это не вечно. Да вы уже сами чувствуете конец, иначе бы не развязали войну: это ваш способ увековечить себя. И народ не полез бы под пули, знай он правду.

— Правду! — плюнул он. — Ты, Шелехов, думал, думал, а ничего не понял! Один персонаж тут всё спрашивал: в чём сила, брат, в чём сила? И отвечал: сила — в правде. А я тебе так скажу: всё наоборот. Правда — в силе. Идёт легион, и на его следах прорастает истина. Люди потому идут за нами, что мы даём всё необходимое. И других людей на этой земле не будет: тут веками живут, как ты говоришь, апатичные иждивенцы! И мы их удовлетворяем морально и материально! Удовлетворяем, потому что сила создаёт порядок, создаёт жизнь, создаёт безопасность. И правду тоже она создаёт. Пустые слова для тебя, да? У тебя же эго задето! Но ты притуши его, притуши и пойми, что для людей важно. Мы — сила. Мы своё возьмём, горлопаны смирятся, а когда победа будет за нами, ещё и спасибо скажут. В очередях будут толкаться, чтобы местечко тёплое занять. На победу всегда много разной тли налипает, а нам не жалко! Потому что сильный всегда прав. Всегда!

— Хорошо, — ответил я. — Только сейчас я сильнее. Я прав?

Я вытащил руку с пистолетом из-под стола, направил ему в лоб и продолжил:

— Ты думаешь, я тебя переубеждать пришёл? Нет, Анатолий Петрович, я твои заслуги знаю лучше многих, и тебя не осуждаю. Но раз правда — в силе, и раз кто победил, тот всегда прав, мне интересно посмотреть на мир, где победил не ты.

Я почувствовал его ярость, но палец уже прижал курок до той отметки, за которой тот резко ослабнет и раздастся выстрел. Он уловил это незаметное движение и вдруг сказал изменившимся тоном, подняв обе ладони:

— Кирюша, пустое это всё. Осади, дорогой, осади. Пошумели и хватит. Ну, ты же понимаешь, что так не решается.

— А как решается? Ты только что как чайник кипел про то, что сильный всегда прав. Так давай и проверим твою теорию: умрёт Челябинск без тебя, развалится на куски, превратится в дыру? Погнали?

Он замер, не хотел провоцировать. Потом чуть усмехнулся и заговорил без нажима:

— Да кто тебе мозги этой ерундой запудрил? Знаю я: из леса вернёшься — город шумным кажется, чужим, вот и лезет в голову всякая беллетристика. Слушай, я тебе другое предложу: тут у нас бюджеты пошли просто космические. Регион у нас приграничный, стратегически важный, фронтовой. Сейчас деньги из фонда национального благосостояния пустят, а там знаешь какие суммы? Тебе не снились. Этим же всем управлять надо. Дороги видел, как строятся? Хочешь министром дорожного хозяйства? Я уже сам думал об этом. Ты человек тщательный, дотошный, в законах понимаешь. И себя не обидишь, и нас не подведёшь. Будешь вторым человеком в области после губернатора. А?

Я смотрел на эту перемену и думал о том, что даже Рыкованову, который не раз ходил под стволами, страшно смотреть в дуло, которое держит человек, знающий вкус убийства. Так хозяин чувствует перемену в настроении собаки и предвидит момент, когда она способна загрызть.

Он не боялся смерти, но его пугал сам факт собственного исчезновения. Смерть была для него концом, проигрышем, фиаско. Он ещё не успел увековечить себя войной. Он не был наделён воображением, чтобы представить жизнь без самого себя.

Он торговался. Он грозил мне тюрьмой. Он елозил на линии выстрела, словно пригвождённый тонкой длинной иглой, не в состоянии сползти с неё.

— Кирюша, а лучше беги! Мой тебе совет — чеши. Езжай куда-нибудь далеко, на Мальдивы езжай, на Гоа. Я тебя искать не буду, ей богу! Сейчас не до этого. Ну?

— Никуда я не побегу, — ответил я. — Это и мой город тоже. Это моя область.