Чилийский поэт

– Разумеется, – неохотно ответил Рокотто, у которого не оставалось выбора, кроме как отправиться за покупками.

Смех не стихал, однако Никанор, подобно профессиональным юмористам, оставался серьезным. Затем он попросил включить музыку, под которую исполняют национальный танец куэка, и начал точно в ритм хлопать ладонями по коленям. Когда музыка умолкла, Прю спросила поэта, может ли она записать их беседу.

– Конечно, нет!

– Меня предупредили, но я все равно хотела уточнить у вас.

– То есть вы можете записывать, пока я этого не замечу.

– Значит, не смогу.

– Сможете, но тайком. Вам нравится американский поэт Оден?

– Уистен Хью Оден? – Прю полезла в карман, чтобы включить диктофон.

– Да, Оден был моим учителем, щедрым наставником. Он тоже был против всяких там магнитофонов.

– Вот как?

– Именно. И по той же самой причине. Если я выскажу что-то ценное, запоминающееся, то зачем вам магнитофон, вы и так это запомните, верно? Я учился у Одена, он был замечательным преподавателем.

И Никанор поведал об уроке Одена, посвященном одному из сонетов Шекспира. Поэт убрал слово из сонета и попросил учеников отгадать его. Никанор поднял руку и тут же назвал правильное слово. Оден отреагировал удивленно и раздраженно, потому что рассчитывал построить все занятие исключительно на отсутствии этого слова, а Никанор догадался сразу.

– А знаете, как я его угадал?

Прю подумала, что ответ не прост, и посмотрела на Панчо, у которого был отсутствующий, но веселый вид.

– Да я ведь прочел этот сонет утром того же дня, за кофе! Каждое утро я читал по одному шекспировскому сонету, потягивая кофе!

Когда Рокотто вернулся, все сели за стол перекусить рулетом и помидорами. Прю довольствовалась помидорами с хлебом. Никанор жевал молча, медленно, старательно и время от времени задавал вопросы. Внезапно он оживился и поболтал с Панчо о нескольких общих знакомых. А потом, за десертом, начал вспоминать Аллена Гинзберга, Лоуренса Ферлингетти и напел первый куплет «Dear Prudence»[46] на английском. Вспомнил и певицу Виолету Парра, называя ее то «нашей Виолой», то «Виолетой Парра». Сказал, что считает несправедливым оставаться в живых, когда почти все бывшие знакомые уже в могиле. И что его долголетие – вовсе не секрет. Он дожил до девяноста девяти благодаря пристрастию к витамину С, но в основном потому, что мать кормила его грудью до десятилетнего возраста. Все рассмеялись, но Никанор пояснил, что это сущая правда: поскольку его мать продолжала рожать детей, у нее всегда было грудное молоко. И к тому же иногда было нечего есть, а грудное молоко – в избытке.

Прю встала, чтобы лучше рассмотреть фотографию Виолеты и Никанора на главной стене гостиной. Никанор последовал за Прю, и они молча, как в музее, принялись разглядывать снимок, на котором и брат, и сестра запечатлены в пончо, а у него на голове еще и шляпа (в Чили сомбреро не носят, там – небольшие шляпы из черной ткани). Вид у них серьезный, и поэт, как ни странно, выглядел очень старым, хотя тогда он был лет на пятьдесят моложе, чем сейчас, но на фото – хрупкий, изможденный мужчина. Обыденная сценка: Виолета с половником в правой руке наливает что-то брату, скорее всего, вино, но Прю предположила, что, возможно, это суп, хотя посудина показалась ей уж слишком маленькой.

– Мне нравилось быть братом Виолеты Парры. – Никанор шепнул эти слова как бы самому себе. – Я привык к ней, и раньше мне очень нравилось общаться с ней.

Прю взяла его за руку и сама удивилась столь фамильярному жесту. Они вернулись к столу.

– Там, на фото, вы ели суп? – спросила Прю.

– Нет, мы пили «навегадо», – ответил Никанор.

– Это глинтвейн, горячее вино с апельсиновой цедрой, сахаром, гвоздикой и корицей. Такой очень зимний, очень характерный напиток для южных районов Чили, – пояснил Рокотто, что стало его первым и последним вкладом в общий разговор.

– А ну-ка, Прю, что там у вас в карманах? – поинтересовался Никанор.

– Ничего, – ответила Прю.

– Разве у вас нет магнитофона?

– Конечно, нет. А у вас что в карманах?

– Носовой платок у меня, – ответил Никанор, улыбаясь и явно флиртуя. – Нужно всегда иметь при себе эту вещицу, она очень полезная и помогает во всех случаях жизни. Особенно когда плачешь или отплясываешь куэку.

Он тут же извлек носовой платок из того же кармана, где лежали десять тысяч песо, и вытер лоб, будто вспотел. Затем объявил, что собирается вздремнуть. И добавил, что если гости желают, то могут его дождаться, тоже вздремнув на террасе, или пойти ненадолго на пляж и насладиться летним деньком. Прю захотелось пойти к морю, а потом вернуться, чтобы продолжить беседу с Никанором, но Коломбина посоветовала всем уйти, потому что ее отец очень устал, хотя и скрывает это. Никанор посмотрел на Коломбину и улыбнулся так, словно они случайно встретились на пустынной площади.