Чилийский поэт

Приглашение прозвучало почти как приказ, но, конечно, им не было. Висенте почувствовал, что должен уйти, и понял, что сделать это деликатно не получится, поэтому он просто убежит, – пусть больше и не хотелось никуда бежать. Гонсало отцовским жестом спокойно положил руку ему на плечо. Ничуть он не растолстел, подумал Висенте, вспомнив замечание Жоана. Гонсало ни в коем случае нельзя было назвать толстяком, хотя заметно, что теперь он не такой худой, как раньше. Нет у него и морщин, не считая единственной на лбу, когда он улыбается, и ему далеко до седины в волосах или до лысины, размышлял Висенте и тут же попытался сравнить, кто из них двоих выше. Рост Висенте – метр восемьдесят, и у Гонсало, видимо, такой же.

Они заняли столик в кафе и разговорились в ожидании официанта:

– Ты теперь не куришь, бросил?

– Еще пару лет назад.

– Разве ты раньше не носил очки? – Висенте внезапно показалось, что он помнит Гонсало в очках, но так ли это?

– Теперь я ношу контактные линзы.

– Но ведь раньше ты ходил в очках, правда?

– Нет, только читал в них. А теперь они нужны мне постоянно.

– Кажется, ты водил меня в «Зоопарк прозаиков».

– Какой именно?

– В «Тавельи».

– Да, конечно, там ведь всегда полно писателей. – Гонсало неуместно хохотнул. – Я не был там уже несколько столетий, мне не нравится «Тавельи». Хотя апельсиновый блинный торт, который там делают, великолепен.

– Мне он тоже очень нравится.

– Ну, тогда пошли туда и поедим торта, а потом вернемся.

– Идет.

Так они и поступили. В «Тавельи» действительно сидели несколько писателей, и Гонсало с Висенте глазели на них из своего угла, как на выставленных напоказ зверушек. Когда обе порции торта были съедены, Гонсало и Висенте вернулись в кафе по соседству. Там Гонсало вручил Висенте только что купленный экземпляр «Волшебной горы».

– Зачем ты даришь мне эту книгу?

– Затем, что она великолепна. В особенности глава «Снег». Сейчас уже не вспомню точно, но там есть одна страница, которую я переписал и приклеил к стене, чтобы постоянно перечитывать.

– Ясно, но я спросил не об этом, а почему ты делаешь мне подарок.

– Да ведь через две недели тебе исполнится девятнадцать, 30 марта, – напомнил Гонсало.

– И то правда. Спасибо. У меня для тебя тоже есть несколько книг, но это не подарки, я должен их тебе вернуть.

И Висенте достал из рюкзака сборники Гонсало Мильяна и Эмили Дикинсон.

Сначала Гонсало не понял, что это его собственные книги. Однако, узнав обложки, пощупал и взволнованно пролистал оба сборника, будто убеждаясь в подлинности. Хотя он никогда не делал пометок в собственных книгах, но все-таки писал свое имя на первой странице и теперь сразу же его увидел, а потом узнал и свой почерк, который с тех пор не изменился. Гонсало продолжал переворачивать страницы, теперь уже с подчеркнутыми Висенте строками, ведь тот на самом деле не собирался возвращать эти книги, не желал расставаться с ними. Он был уверен – Гонсало не возьмет их обратно, но пошел на риск, поскольку недостаточно хорошо знал отчима. Тем не менее рискованная ставка выиграла.

– Они твои, – сказал Гонсало.

– Нет, твои. Извини, я там почеркался.

– Да они абсолютно точно твои! С днем рождения тебя, Висенте, – сказал Гонсало с неуверенной улыбкой. – С наступающим днем рождения.

– Получается целых три подарка.

– Но я ведь должен тебе кучу подарков. На дни рождения, к Рождеству… Эти книги – не аванс, а запоздалые, давно созревшие дары.

– Что правда, то правда, – удовлетворенно произнес Висенте.

Они принялись внимательно листать издания, останавливаясь на отдельных фрагментах. Сборник Эмили Дикинсон Гонсало приобрел в книжном магазине «Улисес», в пяти шагах от которого они сейчас находились. Это издание обошлось ему дорого. А сборник Мильяна получил в результате обмена, граничившего с мошенничеством. Когда Гонсало учился на втором курсе бакалавриата, он подружился с первокурсником, отец которого был ценителем чилийской поэзии и владельцем редчайшей книги. Она была выпущена в Оттаве в 1984 году, когда Мильян находился в изгнании, и, видимо, это был подарок самого автора. Гонсало предложил парнишке обменять сборник на только что опубликованный роман Роберто Ампуэро. Бартер, конечно, очень неравноценный – библиографическая редкость на новое издание, которое Гонсало даже не удосужился прочесть (подарок его невежественного родственника на день рождения: «Я слышал, ты любишь читать»). Через несколько лет жертва обмана возжелала вернуть себе ценную книгу, хотя поэзия Мильяна его не интересовала. Просто он узнал, что на выручку от продажи сборника сможет купить около двадцати романов Ампуэро.

– И ты не стал возвращать его.

– Нет. Он сам виноват, простофиля.

– Как ни крути, а поэзия всегда гораздо дороже прозы, – философски заметил Висенте.

– Ясное дело.

– А тебе удалось познакомиться с Мильяном? – наивно спросил Висенте.

– Я видел его раз пять, на авторских встречах с читателями. На одном таком вечере мне удалось с ним поговорить, и я надеялся на новые беседы, но он внезапно умер.

– В 2006 году.

– Точно.

– Ты скучал по этой книге?