Чилийский поэт

– Да вы понятия не имеете, что значит наша кошка для моего сына. – Гонсало понадеялся, что статус родного отца поможет делу.

– Вот здесь полная стоимость операции, – сухо сказала врач, у которой на столе был лимонный пирог, и она, судя по всему, очень хотела приняться за него. – Внимательнее ознакомьтесь с бюджетом. Там все подробно расписано.

– Я уже прочитал эту писанину; она смахивает на вооруженное ограбление. Вы принимаете нас за тупиц.

– Осторожнее с выражениями, сеньор Рохас.

– Ну, тогда вы будьте осмотрительнее со своим бюджетом, сеньора Мальборо.

– Болумбуру.

– Негоже превращаться в ростовщицу, пользуясь тем, что вы единственный кошачий зубной врач во всем Сантьяго, а может, и в Чили.

– И для меня это большая честь, – изрекла женщина. – А еще я оказываю медпомощь собакам, кроликам и хорькам. Извините, но сейчас я занята и не могу уделить вам внимание.

– Вы же понимаете, что грабите нас.

– Если у вас нет денег для оплаты необходимой помощи своему питомцу, при том, что зубы имеют для него первостепенное значение, то вам просто не следует заводить домашних животных.

– А как насчет ощутимой скидки? На пару сотен тысяч?

– Невозможно. Бюджет отражает фактическую стоимость процедур и…

– Ладно, сотню тысчонок сбросите?

– Речь не идет о какой-то там сделке, сеньор Рохас. Мне требуются несколько минут отдыха перед следующей консультацией, покиньте кабинет, пожалуйста.

– Кровопийца.

– Грубиян.

– Злюка.

– Урод.

Гонсало схватил со стола кусок лимонного пирога, жадно прожевал его и хотел уже бросить остатки в висевший на стене диплом Утрехтского университета, но лакомство оказалось на редкость вкусным, поэтому пришлось доесть его на бегу по пути к автомобилю.

– Операцию сделают в июне, у нас еще много времени, – объявил Гонсало, облизывая пальцы и пристегивая ремень безопасности.

– А сейчас какой месяц? – спросил Висенте.

– Апрель, – сообщил Гонсало. – Так что это не скоро.

– А в какой день в июне?

– Первого числа.

– Почему не сделают сразу, прямо сейчас?

– Потому что Оскуридад должна подготовиться к операции, – ответил Гонсало.

– И потому что получить место в больничной палате не так-то просто, – уместно поддержала его Карла, и разговор переключился на значение слова «палата». По дороге домой мнение о том, что операция не срочная, у Висенте окрепло.

Хотя ему только что исполнилось десять лет, он все еще не желал полностью отказываться от неточной хронологии, свойственной детям. Время с понедельника по пятницу казалось ему одним длинным днем, а выходные – более коротким. И, конечно, имелись определенные вехи, такие как зимние каникулы, национальные праздники, семейные дни рождения, Рождество и лето – они оставались единственными стабильными координатами. Воображаемая отсрочка операции была уловкой, имевшей шанс сработать, ибо значение зимнего июня было расплывчатым: топка печей и каминов, протечки в крышах, подгоревшие тыквенные пончики, теплые жилеты, антибиотики, – словом, сплошная скука.

Однако это не сработало, потому что болезнь кошки тревожила Висенте так, как ничто другое прежде. Вот почему в среду, 6 апреля 2005 года, он полностью и необратимо осознал хронологию времени. Перед сном взял календарь с фотографиями Картье-Брессона, который годами лежал на кухне, и после быстрого редактирования цветными карандашами приспособил его для обратного отсчета. В тот вечер мальчик торжественно объявил, что до 1 июня осталось пятьдесят пять дней, и с тех пор продолжал отмечать их и сообщать даты. Каждое утро он называл новый день, обновляя крайний срок, который провозглашал, имитируя ярмарочных зазывал. К тому же Висенте много говорил об операции, не только с Оскуридад, но и со всеми другими, это стало его эксклюзивной темой.

Получили результаты биопсии; для этого пришлось дать взятку секретарше врача. Однако расшифровать их они не смогли и предпочли думать, что операция по-прежнему не срочная, надеясь, что хронологическая фиксация у ребенка ослабнет. За двадцать дней до обозначенного срока Карла и Гонсало собирались сказать ему правду, но им не хватило духа, и они даже не заметили, когда до предполагаемой операции оставалось уже десять, пять дней, а они все оттягивали разговор с мальчиком. Как раз во вторник, 31 мая, в восемь часов вечера, в конце чаепития – чтобы подсластить новость, на столе появились сочные жирные берлинские пончики, – Карла и Гонсало сообщили Висенте, что операции не будет вообще. Ему объяснили, что в последнюю минуту, подсчитав средства и отчаянно, но безуспешно отыскивая какой-нибудь выход, они пришли к печальному выводу: оплатить хирургическое вмешательство невозможно. Прозвучала слащавая речь, которая, как показалось в первые минуты, должна была возыметь действие, тем не менее они совершили глупую ошибку, упомянув сумму.

– Операция стоит 552 000 песо, Висенте, а это слишком много денег, – отметила Карла. – На эти деньги мы могли бы купить почти пять телевизоров или поехать в отпуск в Буэнос-Айрес на целую неделю.

– Но нам не нужно больше телевизоров, а в Буэнос-Айресе мне нечего делать.