Чилийский поэт

Хотя Леон иногда забывал позвонить Висенте, и, несмотря на то что из-за выдуманных чрезвычайных ситуаций нередко «кидал» сына, в последнее время ему доставляло удовольствие общаться с ним. Особенно отцу нравилось хвастаться им, знакомить его со своими приятелями, нахваливая, как автомобиль последней модели или красотку, с которой крутил роман. Висенте все это понимал или, по меньшей мере, догадывался. И подозревал то, о чем Леон не догадывался даже интуитивно: его отец нуждается в нем гораздо больше, чем он в своем родителе.

– Ну, нельзя же быть таким наивным, Висенте. Ты на самом деле надеешься, что образование в Чили когда-нибудь станет бесплатным?

– Именно это они и обещали стране, – убежденно ответил Висенте.

– И ты действительно им веришь?

– Они пообещали публично, на всю страну.

– Неужели ты веришь политикам?

– Нет, но я верю гражданскому движению. И молодым, новым депутатам.

– Эти гребаные козлы ничего не умеют делать и для начала приберут к рукам то, что им положено. Прежде всего – депутатские полномочия. Красиво жить не запретишь! Они не привыкли делать кому-то добро!

– А ты за кого голосовал, папа?

– Ни за кого. Всем и так было известно, что победит Бачелет. Я не ходил на выборы. Во время первого тура пошел на пляж, а во время второго собирался проголосовать, но не смог оторваться от просмотра сериала «Во все тяжкие». До чего же хороша там шлюшка, ты видел?

– Нет еще.

– Многое потерял.

– Я собираюсь посмотреть.

– Значит, ты голосовал оба раза?

– Конечно.

– Ну и что ты при этом чувствовал? Что изменяешь мир?

– Не знаю. Многие мои приятели не голосовали, они не доверяют этой системе.

– А ты ей доверяешь?

– Немного, но ведь Бачелет обещала бесплатное образование и новую конституцию.

– Ха, новая конституция! Держи карман шире. То же самое и с бесплатным образованием, Висенте, неужели ты не понимаешь! Если бы и вправду образование в Чили стало бесплатным и качественным (лучше не использовать здесь кавычки, которые Леон изображал с сарказмом Гомера Симпсона, и к тому же сам его голос злоупотреблял кавычками, курсивом и многоточием. А поскольку он говорил еще и громко, следовало бы писать все это заглавными буквами, и тогда эта страница выглядела бы ужасно) – даже если бы все осуществилось, это потребовало бы много времени.

– И сколько же?

– Не меньше десятка лет, – заявил Леон с легкостью человека, привыкшего иметь дело с цифрами. – А может, и все пятнадцать, двадцать.

– Так много?

– И это в лучшем случае – при проявлении максимума политической воли, наличии удачи и хороших макроэкономических показателей, потому что они важнее всего, – не менее пяти-шести лет.

– Через пять лет мне исполнится двадцать три, я буду еще молод. Буду как те бездельники-студенты, которые тысячу раз меняют профессию, пока не найдут свое призвание, – вздохнул Висенте.

– Ты боишься неудачи, и я ее тоже боялся в молодости, это вполне нормально, – успокоил его Леон.

Висенте совершенно не ясно, чего же достиг его отец кроме неудач, хотя, конечно, и трудно представить, что Леон имел в виду под понятием «успех» (или «неудача»). Разумеется, Висенте опасался провала и именно поэтому сопротивлялся тому, чтобы его пасли вместе с остальным стадом. Потерпеть неудачу для него означало проснуться вдруг посреди унылого существования, приговоренным к жалкой пожизненной работе.

– А ты действительно не знаешь, в чем твое призвание?

– Конечно, знаю, и тебе известно, папа, – ответил Висенте, устав повторять одно и то же. – Это поэзия, и я хочу стать поэтом.

– Но чтобы стать поэтом, не обязательно учиться в университете.

– Поэтому я и не хочу поступать в университет.

– Но там можно изучать литературу.

– А я хочу быть поэтом, но не желаю изучать литературу. Точнее, хочу ее изучать, но не сейчас. Могу начать учиться, когда стану более зрелым.

Леон посмеивался, но был растроган и ничего не мог с собой поделать.

– Ты уже вполне созрел. И вырос порядочным человеком.

– Спасибо, папа, но я имею в виду, что стану более зрелым поэтом, менее подверженным влиянию. Через пять лет – в самый раз. А сейчас я мог бы работать, накопить денег на путешествия, чтобы повидать разные страны и чужие обычаи и понять…

Хотя Висенте говорил вполне серьезно, Леон засмеялся и быстро погладил его по голове.

– О, мой поэт, мой чилийский поэт, – воскликнул он.

– Прекрати, папа, – потребовал Висенте со злостью или обидой, или с тем и другим сразу.

– И куда же ты хочешь поехать?

– Не знаю, наверное, туда, где не бывал, а таких мест много. Темуко, Койайке, Пунта-Аренас. И на север, в Ики́ке.

– Я-то думал, ты желаешь посетить Париж, Рим или Нью-Йорк.

– Их тоже, но потом.

Они молча принялись за десерт – папайю с яблочным мороженым и заварным кремом. Разговор зашел о футболе, которым Висенте уже не интересовался, однако старался идти в ногу со временем как раз для того, чтобы было о чем потолковать с отцом. Затем они пили кофе, вероятно, слишком много кофе.