Чингисхан

Чингисхан дает советы своим сыновьям на смертном одре. Миниатюра из книги Марко Поло. XV век

Глава десятая Последние годы

Мавзолей Чингисхана в Ордосе, Китай

Наадам

Путь домой был долог, он занял конец зимы и начало лета. И вот в 1224 году Чингисхан наконец оказался в родной Монголии.

Рашид ад-Дин приводит трогательную сцену возвращения домой Чингисхана. В этой сцене он предстает не наводящим ужас Великим Завоевателем, а ласковым и добрым дедушкой: «Когда он (Чингисхан) дошел до пределов своих орд, к нему вышли навстречу Кубилай-каан, которому было одиннадцать лет, и Хулагу-хан, которому было девять лет. Случайно в это время Кубилай-каан подбил зайца, а Хулагу-хан дикую козу… Обычай же монголов таков, что в первый раз, когда мальчики охотятся, их большому пальцу на руке делают смазку, т. е. его натирают мясом и жиром. Чингиcхан самолично смазал их пальцы. Кубилай-каан взял большой палец Чингиcхана легонько, а Хулагу-хан схватил крепко. Чингиcхан сказал:

– Этот поганец прикончил мой палец!»

По возвращении в Монголию, в свою главную ставку, Чингисхан объявил поход законченным и успешным. По этому случаю он устроил большой праздник с охотой и спортивными состязаниями.

Такой праздник называется у монголов Наадам или надом, что по-старомонгольски значит «игры». На сей раз Наадам должен был продемонстрировать, как разительно вырос уровень жизни кочевников под властью мудрого Чингисхана.

Рашид ад-Дин пишет: «Он (Чингисхан) расположился в местности Букаса-джику и повелел разбить большую золотую орду, устроить многолюдное собрание и сделать великое пиршество».

Историки считают, что это самое раннее упоминание «Золотой Орды». Они так и не смогли установить, что за местность фигурировала под названием Букаса-Джику, однако, согласно де Плано Карпини город кочевников Желтая или Золотая Орда, иначе – Сыр-Орда или Шара-Орда – находился в полудне пути от Каракорума.

Праздник традиционно начался с красочной церемонии с участием танцоров и музыкантов. Китайская повесть «Мэн-да бэй-лу» описывает обычаи монгольских праздников. Красивые девушки пели и играли на музыкальных инструментах – на струнных, число струн которых могло доходить до четырнадцати, и на флейтах. Они хлопали в ладоши и били в барабаны. В основном это были рабыни из захваченных монголами стран. Но мелодии, которые они играли, уже были не только китайскими, но и местными, монгольскими. «Их танцы очень странные по сравнению с китайскими», – сообщает посол Хун.

Подавали обильное угощение: теперь вместо вареной баранины или полосок вяленого мяса гости вкушали разнообразные колбасы и прочие деликатесы. Появились лакомства: восточные сласти и спелые фрукты. Узнали и полюбили монголы арбузы и дыни, которые были «на вкус… чрезвычайно сладки и душисты» [119].

Изменилась и столовая утварь! Монах Чань Чунь пишет о монголах, что они «делают посуду из медной руды и меди; попадается и фарфоровая… Посуда для вина делается только из стекла; военное оружие из закаленного железа» – то есть то, что еще тридцать лет было монголам в диковинку, теперь стало обыденностью.

Все приглашенные на праздник должны были надеть свои лучшие одежды. И это воочию продемонстрировало, как сильно изменились кочевники. Прежние войлочные платья носили лишь самые бедные, все, кто побогаче, надели платья из дорогих тканей.

Джованни де Плано Карпини описывает эти новые наряды: «Одеяние же как у мужчин, так и у женщин сшито одинаковым образом. …Кафтаны же носят из букарана, пурпура или балдакина, сшитые следующим образом. Сверху донизу они разрезаны и на груди запахиваются; с левого же боку они застегиваются одной, а на правом – тремя пряжками, и на левом также боку разрезаны до рукава. Полушубки, какого бы рода они ни были, шьются таким же образом, но верхний полушубок имеет волосы снаружи, а сзади он открыт, но у него есть один хвостик, висящий назад до колен». Конечно, до завоеваний Чингисхана даже богатый монгольский нойон ни о чем подобном и мечтать не мог.

Чингисхан брал блюда и чарки с вином и угощал своих приближенных. Это считалось честью, и каждый был обязан выпить и съесть все. Нельзя было оставить в чаше ни капли вина. Автор «Мэн-да бэй-лу» рассказывает: «Кроме того, по их обычаю при каждой выпивке сидящие рядом отведывают еще вина друг у друга и обмениваются чарками».

Пили монголы много, и если кто-то из гостей напивался и засыпал, или даже его рвало, то это не считалось чем-то неприличным. Напротив, Чингисхан решал, что этот человек чувствует себя спокойно и расслабленно, не умышляет зла, ему нечего скрывать и нечего бояться. «Мэн-да бэй-лу» сообщает: «Всякий раз, когда татары видят, что чужеземный гость, напившись, шумит, нарушает этикет, либо его рвет или он уснул, они бывают очень довольны и говорят: “Раз гость напился, то, значит, он с нами душа в душу!”»