Чингисхан

– О, дети, остающиеся после меня, знайте, что приблизилось время моего путешествия в загробный мир и кончины! Я для вас, сыновей, силою господнею и вспоможением небесным завоевал и приготовил обширное и пространное государство, от центра которого в каждую сторону один год пути. Теперь мое вам завещание следующее: будьте единого мнения и единодушны в отражении врагов и возвышении друзей, дабы вы проводили жизнь в неге и довольстве и обрели наслаждение властью!

Затем он сделал Угэдэй-кагана наследником и, покончив с завещанием и наставлениями, повелел:

– Идите во главе государства и улуса, являющихся владением покинутым и оставленным. Я не хочу, чтобы моя кончина случилась дома, и я ухожу за именем и славой. Отныне вы не должны переиначивать моего веления. Чагатая здесь нет; не дай бог, чтобы после моей смерти он, переиначив мои слова, учинил раздор в государстве. Теперь вам следует идти!

Так он закончил эту речь на этом тайном совещании, затем, попрощавшись с ними обоими, отправил их назад, послав в государство и улус начальствовать, сам же с войском направился в поход».

Последний поход

Чингисхан помнил обиды. Он не забыл, как наглый бурхан тангутов перед походом на Хорезм заявил ему, что мол, коли сил нет, так нечего и называться ханом. И теперь, покончив с хорезмшахом, он решил проучить наглеца. И осенью 1226 года он отправился в свой последний военный поход. Из ханш за государем последовала только Есуй-хатун.

Армия Чингисхана осадила Чжунсин – столицу тангутов.

Чингисхан был уже очень стар – по меркам XIII века: он разменял седьмой десяток. И в самом начале похода с ним произошел несчастный случай.

По пути, то ли во время облавы на диких куланов, которые водятся там во множестве, то ли во время охоты на вепря, Чингисхан сидел верхом на коричнево‐сером коне. Чем-то напуганный, его конь поднялся на дыбы, государь упал и сильно расшибся. Но этим дело и окончилось: дикий зверь не бросился на него.

Из-за этого происшествия пришлось немедленно прервать охоту и сделать остановку в урочище Цоорхат. Прошла ночь, а наутро Есуй-хатун объявила царевичам и нойонам: «У государя ночью был сильный жар. Надо обсудить положение». Тогда царевичи и нойоны собрались на совет, и один из чербиев предложил отложить поход до полного выздоровления Чингисхана: «Тангуты – люди оседлые, живут в глинобитных городищах. Ужели они могут куда уйти, взвалив на спины свои глинобитные городища? Ужели они решатся бросить свои насиженные места? Поэтому нам следовало бы отступить, а по излечении государя от недуга снова выступить в поход».

Большинство согласилось с этим предложением, но сам Чингисхан, понимая, что может и не выздороветь, его категорически отверг:

– Тангуты, чего доброго, подумают, что мы ушли из трусости. Поэтому мы, возможно, и отступим, но не ранее, чем пошлем к Тангутам посла и тут же в Цоорхатах дождемся от них ответа.

Для лечения Чингисхана снова был пригашен монах Чань Чунь. Монах не записал, что за средства он применил, но его совет Чингисхану звучал так:

– Небо хочет, чтобы мы берегли свою жизнь; теперь у святого (то есть у хана) лета уже преклонны; надобно поменьше охотиться; падение с лошади есть указание неба; а то, что вепрь не смел подвинуться вперед, есть знак покровительства неба.

Каган отвечал:

– Я сам уже понял это; твой совет весьма хорош; мы, монголы, с ранних лет привыкли стрелять верхом и не можем вдруг оставить эту привычку. Впрочем, слова твои я вложил в сердце.

Чингисхан стремился как можно быстрее выступить в поход. Мысли о близкой смерти одолевали его, поэтому хан решил не медлить. Он продиктовал послу следующее: «Некогда ты, Бурхан, обещал быть со своими Тангутами моею правой рукой, вследствие чего я и звал тебя в поход на Сартаулов, которые нарушили условия мирного договора. Но ты, Бурхан, не только не сдержал своего слова и не дал войска, но еще и ответил мне дерзкими словами. Занятый другими мыслями, я решил посчитаться с тобою потом. Ныне, совершив Сартаульский поход и, с помощью Вечного Неба, обратив Сартаульский народ на путь правый, я возвратился и иду к тебе, Бурхан, потребовать отчета».

Вместо бурхана Ли Цзунсу монгольским послам ответил его главный военачальник Аша-Гамбу. Он признал, что намеренно нанес монголам оскорбление и предложил:

– Если вы, монголы, как любители сражений, хотите сражаться, то есть у меня для этого Алашайское кочевье, есть и решетчатые юрты, есть и вьючные верблюды. Ступайте в Алашай и жалуйте ко мне. Там и сразимся мы.

Когда этот ответ доложили Чингисхану, он, все еще больной, сказал:

– Довольно! Как можно думать об отступлении, снеся такие оскорбительные речи? Меня и мертвого стали бы преследовать эти надменные слова. За них и идем. Да будет воля Вечного Неба!