Чингисхан. Верховный властитель Великой степи

Так как Даргай Уха понял вражеский замысел, он бежал и соединился с двадцатью другими нукерами, которые ожидали его поблизости, и всех увел в безопасное место. Смысл сказанного в том, что во всех делах необходима осмотрительность»[1164].

В другом билике Чингисхан, разобрав достоинства и недостатки своего военачальника Есун-Бая, приходит к важным выводам о том, кому «подобает и не подобает начальствовать войском»: «Нет героя, подобного Есун-Баю, нет в военном деле искуснее его человека. Однако так как он не знает усталости от тягости похода, не чувствует ни жажды, ни голода, то и других людей из нукеров и воинов, которые будут вместе с ним, всех считает подобными себе в перенесении трудностей, а они не имеют такой же силы и твердости к перенесению трудностей военного похода. По этой причине не подобает ему начальствовать войском. Подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим положение других, идет в дороге с расчетом и не допустит, чтобы войско испытывало голод и жажду, а скот отощал»[1165].

Из этого билика следует, что Великий монгольский хан «требовал, чтобы военачальники были внимательны к нуждам подчиненных, чтобы переходы были умеренны, и чтобы силы людей и лошадей сберегались»[1166]. В противном случае, какими бы качествами и достоинствами эти военачальники ни обладали, им, как считал Чингисхан, «не подобает начальствовать войском». Ибо испытывающим голод, находящимся на последнем издыхании их подчиненным никогда не одолеть врага.

Следующими двумя биликами Чингисхан хотел передать своим соратникам, простым воинам глубокую веру в силу и вспомоществование Всевышнего Тэнгри, укрепить в них веру в правоту совершаемых ими деяний:

«Мы отправляемся на охоту и убиваем много изюбрей; мы отправляемся на войну и убиваем много врагов. Когда Всевышний Тэнгри указывает нам путь и так облегчается дело, нам не следует важничать и забывать об этом.

Еще он сказал: «Старшие военачальники и все воины, подобно тому, как, занимаясь охотой, отличают имена свои, должны установить каждый имя свое и военный клич и когда выступают на войну. И пусть они всегда, моля усердно Всевышнего Тэнгри, со смиренным сердцем желают достичь благоденствия в любой из сторон света»»[1167].

По мнению Н. С. Трубецкого, эта попытка Чингисхана своеобразного «тэнгрианского воцерковле́ния» своих воинов была связана с тем, что, «будучи лично человеком глубоко религиозным, постоянно ощущая свою личную связь с божеством (Всевышним Тэнгри. — А. М.), Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в своих подчиненных. Чтобы бесстрашно и беспрекословно исполнять свой долг, человек должен твердо, не теоретически, а интуитивно, всем своим существом верить в то, что его личная судьба, точно так же как и судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.), а не человек… И проникнутый этим сознанием Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных»[1168].