Чиновник для особых поручений

Стас, плюнув на все условности, встретился со старцем Григорием. Сколь на черте не ехать, все пешком не идти. Ради предотвращения грядущей мясорубки опер и с рогатым бы не погнушался беседой, буде у него такая возможность. Против ожидания, Распутин оказался не бесноватым истериком, а серьезным основательным мужиком. Вроде и время вечернее, и венценосная семья давно удалилась в свои покои, а от него ничем спиртным не пахло.

Это позже заказные писаки пройдутся своим борзым пером – о его непомерном распутстве, пьяных оргиях и пагубном влиянии на царскую семью. Уж что-что, а качественно облить помоями у нас умеют. Да, собственно, Распутина и при жизни «просвещенная общественность» не шибко-то жаловала. Усердно поливая грязью Гришку, заодно прикрывали грешки неких высокопоставленных особ, чтобы те, упаси Боже, не выплыли на белый свет.

Всю свою подноготную Стас ему, конечно, светить не стал, но прогноз изложил вплоть до революции и последующего за ней отречения. На протяжении всего рассказа Григорий молчал, неотрывно глядя на опера своими светлыми пронзительными глазами. Потом тяжко вздохнул, глядя на посетителя как на блаженного.

– Ты думаешь, я всего этого не ведаю? Большая кровь прольется, не врешь ты. Только не остановить нам России. Ты вокруг-то оглянись… аль сам не видишь, что этой крови не боится никто. Алчут ее! И не только социалисты эти проклятые. Во дворце ее жаждут не меньше. Слава богу, что я всего этого не увижу. Детишек только жаль, они-то чем виноваты? Иди, офицер. Неси свой крест, как я несу. Деву Кассандру не послушал царь Приам, и нас не послушают.

Стас поднялся, молча кивнул и вышел. Он и сам уже понимал, что Григорий прав, потому что видел то же самое. Все словно с ума сошли. Читать про все это в учебнике истории и видеть собственными глазами – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Великих потрясений, против которых в свое время так резко выступал Столыпин, жаждали все, включая членов царской фамилии, тут Распутин был абсолютно прав. Как остановить Россию, которая, словно локомотив без тормозов, все быстрее неслась под уклон, грозя перемолоть кучу ни в чем не повинного народа?

Через несколько дней сифилитичка Хиония Гусева пырнула Старца ножом, и дальше все пошло по накатанной: Австро-Венгрия написала Июльский ультиматум, Сербия ее вежливо послала, а четырнадцатого июля, как по расписанию, государь император объявил мобилизацию. Как говорится, война состоится при любой погоде. Не помог даже визит Столыпина к царю. Выслушав с непроницаемым лицом своего бывшего премьера, Николай холодно обронил, что есть законы чести, через которые не могут переступать даже венценосные особы. После чего встал, показывая, что аудиенция окончена.

Если что-то еще можно было попытаться, так это скорректировать октябрьский переворот. И здесь у Стаса кое-какие соображения были. Ведь удалось же им за два года внести в историю кое-какие поправки. Как ни противился военный министр, Столыпин «продавил» госзаказ на боеприпасы для Путиловского и Обуховского заводов. Теперь, к великому неудовольствию Сухомлинова, армия могла палить столько, сколько ей вздумается.

Кроме того, в 1913 году был издан высочайший указ о том, чтобы студентов принимать в армию только добровольцами и только в качестве вольноопределяющихся. Если эту пропагандистскую заразу нельзя было остановить совсем, можно ее хотя бы купировать. В прошлой жизни призыв этих недоучек вышел России боком. Словно вирусы гриппа, попавшие в людскую массу, студенты в немалой степени поспособствовали разложению армии. Указ же менял очень многое. Во-первых, Стасу, ну хоть убей, не верилось, что студенты ломанутся в армию гурьбой. Во-вторых, те немногие добровольцы, которые все-таки придут в качестве «вольноперов», так уж запросто с солдатами не сблизятся.

Всему этому предшествовала встреча ротмистра с генералом Жилинским. Когда Стас, напрягая память, стал вспоминать – где именно русская армия «подломилась», Всеволод хмыкнул, крутанув кончик уса.

– А знаете ли, товарищи, что в далеком тысяча восемьсот девяносто девятом году корнет Исаев имел честь служить в пятьдесят втором драгунском Нежинском полку? А командовал им в то время полковник Жилинский Яков Григорьевич.

– Командующий фронтом? – в один голос воскликнули Стас и Вернер.

– Точно так. И почему бы ротмистру Исаеву не навестить бывшего командира?

– Действительно, – хмыкнул Стас. – Почему бы благородному дону не помочь генералу Ренненкампфу покрыть себя неувядаемой славой?

Коллеги, разумеется, Стругацких не читали, но контекст поняли верно. Вернувшись от Жилинского, Исаев долго молчал, потом безнадежно махнул рукой.

– Боюсь, задергает он командармов своими ценными указаниями. Он и раньше во всякую щель нос совал, а теперь…