Чиновник для особых поручений

И, подав снаряжение унтеру, вышел за дверь и пошел по коридору, сопровождаемый солдатами. Они спустились по железной лестнице и прошли освещенным коридором. Толстые стены не пропускали звуков извне, в арочных прорезах утоплены глухие двери со смотровыми глазками. В сущности, ничего нового для опера, повидавшего и не такие казематы. Наконец за его спиной с лязгом закрылась железная дверь. В камере было две койки, на одной из них сидел какой-то офицер.

Стас, не замечая, что тот что-то говорит, смотрел на зарешеченное окошко. Он вдруг испытал огромное облегчение, словно скинул с плеч неподъемный груз. Впервые за эти годы ушло давящее чувство ответственности за целую империю. Опер понимал умом, что это неправильно, недостойно, но ничего не мог с собой поделать. Вместе с этим вдруг навалилась чудовищная усталость. Стасу казалось, что ему не хватит сил доковылять до кровати, застеленной грубым солдатским одеялом. Не обращая никакого внимания на что-то говорящего ему кавалериста, Сизов через силу сделал три долгих шага и, повалившись, заснул, едва коснулся жесткого ложа головой.

…Он просыпался медленно, словно поднимался из глубины. Туман, стоящий в глазах, медленно таял, проявляя очертания, а потом и саму обстановку… а, собственно, обстановку чего? И вдруг резко все вспомнил. Он в камере, его закрыли по надуманному обвинению. Тесть, конечно, постарался, больше некому. Р-рыцарь, бл-ля, без страха и упрека… Морду, что ли, набить его высокопревосходительству, когда выпустят? Хорошо бы…

– Ну и здоровы вы спать, господин капитан!

Стас рывком сел на кровати. На соседней, поджав ноги по-турецки, сидел его старый знакомец по военно-санитарному поезду, поручик Бачей.

– Здравствуйте, поручик. Какими судьбами?

– Ну, слава богу, узнали наконец! А попасть сюда нашему брату нетрудно! Дал в морду одной штабной крысе, – усмехнулся тот. – Но крыса, кажется, оказалась крупновата для простого поручика. Неделю здесь загораю, от сна и пошлого безделья опух. А вас, простите, каким ветром?

– Я морду его высокопревосходительству пока не набил, – хмыкнул Стас. – Но, кажется, сделаю это, когда отсюда выйду.

– Ого! – удивился Павел. – Уже за намерения сажать начали! Воистину, прогресс не остановить! Сами сознались или они уже мысли читать научились?

– Сболтнул по дурости…

– Эх, что ж вы так! – искренне огорчился драгун.

Стас усмехнулся.

– Да не расстраивайтесь вы так, Павел. Набью, когда выйду, ничего страшного.

– И на каторгу! – подытожил собеседник.

– Всякое может быть, – кивнул Сизов, которому уже начал надоедать этот бесцельный треп.

А Бачей, явно соскучившись по собеседникам, принялся обсуждать возможные аспекты генерального (во всех смыслах) мордобития. Создавая видимость участия в разговоре, Стас погрузился в собственные невеселые размышления. А веселыми им быть не с чего.

Без сомнения, единственным удачным предприятием была только острая акция в отношении Троцкого-Бронштейна. Причем она оказалась удачной во всех отношениях. Даже последующий за ней арест принес ощутимую пользу в виде канала сбыта, налаженного через Барона, и знакомства с Ингой, которая оказалась просто бесценным сотрудником. Правда, пока нельзя было сказать определенно – явилось ли устранение столь одиозной фигуры несомненным благом, но это уже будущее покажет. Интересно, удалось ли Инге вытащить Сталина? Впрочем, до сей поры ей все удавалось. Будем надеяться, что не подведет и на сей раз.

Изоляция, в которой он оказался на данный момент, как ни странно, не слишком опечалила опера. Уж больно неоднозначна фигура старца Григория. С одной стороны, он понимал, что фигуру этого деревенского целителя мазали дерьмом все кому не лень. С другой стороны, ну лечишь ты больного ребенка, так лечи! И не лезь в политику со своим суконным рылом. То, что по его записочкам назначали и снимали министров, было известно всем и каждому. А это уже, как ни крути, перебор, и к целительству и подвижничеству никаким боком не относится.

Собственно, только сейчас Стас начал понимать, что попытку спасти Распутина он предпринял скорее по инерции, поскольку решил это сделать еще в первый год, как попал сюда. И англичанам, конечно, хотелось хвост прищемить, ой как хотелось. Никто не пакостил России больше, чем они. А его первоначальные прикидки, что с помощью этой операции удастся переломить ход событий, сейчас казались несерьезными, как конфликт в песочнице из-за сломанного куличика. Невозможно вручную остановить паровоз, даже если ты Иван Поддубный. Тяжеленная железяка прет под откос, набирая скорость, и вставать у нее на пути – чистое самоубийство.