После отъезда из замка они на своей «ТАТРЕ-77» снова заехали в местечко Медники, где оставили на сохранение вместе со спрятанным крестом Витовта новые находки — чашу Ягайло и блокнот Доминика Радзивилла. Оттуда же профессор позвонил своему другу — комиссару виленской полиции Франтишеку Луцкевичу, которого огорошил просьбой одолжить на ночь патрульную машину и два комплекта полицейской формы. Комиссар так и не понял, зачем это нужно, но поверил обещаниям Дайновича о высших государственных наградах за содействие в каком-то важнейшем и секретном деле. Так журналист и профессор, прибыв в Виленский комиссариат, преобразились в полицейских и, оставив там свою «ТАТРУ-77», уехали к Музею восковых фигур на патрульной машине.
— Слушайте, пан профессор, — шепнул Алесь, поправляя фуражку, — а может, нам с вами пойти работать в полицию? Будем дела всякие распутывать… Вот нам уже и форму дали, и даже машину…
— Не время для шуток, — бросил на него строгий взгляд Дайнович, отвечая так же шепотом и прикрывая рот кулаком. — Не забывайте, что за нами, возможно, уже наблюдают. Действуем по плану. Говорим измененными голосами. Вы Микола, я Томаш. И больше естественности… Точнее, естественного для поведения полицейских…
— Я понял… — журналист расправил плечи, поднял подбородок и сунул большие пальцы рук за ремень на поясе.
— О, боже! — простонал профессор. — Только не изображайте шерифа из американских фильмов! Вы обычный полицейский-трудяга, уставший от долгой смены.
— Как скажете…
Они отошли от машины и неспешным шагом прошлись вдоль темного фасада дома, заглядывая в черные окна.
— Микола! — обратился к напарнику Дайнович голосом уже громким и неузнаваемо низким. — Это тут видели воров?
— Похоже, что луг, Томаш! — хрипло ответил Алесь. — Позвонили в участок и сказали, что в музее кто-то ходит с фонариком. Надо проверить.
Они остановились у большой железной двери с двумя каменными львами по обе стороны. Осмотрелись в свете тусклой лампы над входом. Профессор толкнул рукой дверь:
— Заперто! — прошептал он.
— Вот холера! — выругался тоже шепотом журналист, потерев лоб, который жала узкая фуражка. — Что же будем делать?
— Ничего страшного, — ответил так же тихо профессор. — У меня есть связка полицейских отмычек. Сейчас открою…
Пока Дайнович возился с замком, Алесь отошел в сторону, делая вид, что заглядывает в окна и вообще изучает обстановку.
— Слушай сюда, Микола! — наконец позвал его в тишине пустой улицы бас напарника. — Это точно, воры. Тут, кажется, дверь открытая…
— Что ты говоришь, Томаш! — с удивлением раздалось в ответ хриплым голосом. — Кто же ее открыл? Повсюду воры…
Войдя в музей, они включили карманные фонарики.
— Похоже, Микола, тут никого нет… — сказал Дайнович, и его слова отозвались громким эхом в стенах огромного темного дома. — Давай с минуту осмотримся и пойдем. Нечего нам тут делать…
Алесь хотел было и дальше подыграть профессору в этом спектакле, целью которого было быстро найти спрятанный пакет с фотографией убийцы и так же быстро исчезнуть. Но внезапно почувствовал, что у него отнялся язык.
На него снова нахлынула волна какого-то дежа вю, ощущения уже пережитого и совершенного нереального — едва лишь он вдохнул специфический воздух музея и едва снова увидел в свете фонариков искаженные тенями лица восковых манекенов. Уж очень они были похожи на такие же не живые лица трупов, которые он тут видел в ночь, когда все это началось. И похожи своей восковостью — что главное — на его собственное лицо, когда он смотрел тут на себя в зеркало — и не узнавал себя в этом зеркале…
Кто труп, кто живой? Кто манекен, а кто мертв? Тут стояла, как ему тогда чудилось, восковая статуя в форме полицейского. Но статуя оказалась живой, а потом стала трупом. А теперь они пришли в этот музей, как выразился профессор, тоже «манекенами», потому что тоже липовые полицейские… Или потому, что тоже станут трупами, как все тут?..
Алесь почувствовал, что ему становится муторно. И показалось, что вошел не в Музей восковых фигур, а в какой-то чудовищный морг, где живое запросто становится мертвым, и так же просто мертвое становится живым — как тот забальзамированный Ленин в подвале, который подмигивал ему — такому же тогда восковому по лицу — из своего саркофага. Наваждение…
Чеслав Дайнович, похоже, ожидал такой реакции своего друга. Он вынул из кармана фляжку с коньяком и заставил остолбеневшего Алеся сделать несколько глотков. Тот закрыл глаза и, набрав воздух в грудь, ощутил, что грезы унесло — как уносит порыв свежего ветра гнилые туманные испарения над болотом. Почувствовав прилив сил, Минич поднял большой палец руки. Проделав все это в полной тишине и в темноте, они двинулись дальше.
Со стороны действительно казалось, что это просто двое полицейских, заглянувших сюда на минуту.
Точнее сказать, почти так казалось. Потому что кое-какие сомнения у тайно наблюдавшего за вошедшими в музей появились. Но соглядатай колебался, а потому решил выждать, что будет дальше. Как наблюдает паук из укромного места за своей паутиной…